С гор вдруг донесся громовой звук, оглушительный и раскатистый, настиг лодку и трепетными, переплетающимися отголосками пролетел над поблескивающей водой. Марлан присел и размашисто тыкал пальцами в сторону гор, а глаза у него сверкали, как цветные камни. Вакити пригнулся так низко, что не удержал весла, и паруса заполоскали, потеряв ветер. Дьяволенка тоже охватило смятение. Он быстро вскарабкался по телу Вивани, пронырнул меж ее рук, которые она невольно вытянула вперед, как бы для защиты, и залез в меховой наголовник у нее на плечах. Он забрался поглубже и сразу исчез. Но наголовник теперь шевелился.
Звук, прилетевший с гор, уже затихал вдали. Люди вздохнули свободно, будто вдруг опустилось занесенное было смертоносное оружие, и обратили чувство облегчения и радостный смех на дьяволенка. Они взвизгивали, глядя на шевелящийся под мехом комок. Вивани согнула спину и ежилась, будто в мех забрался паук. Потом дьяволенок опять вынырнул, задрав задик, и маленький его крестец терся об ее затылок. Даже хмурый Марлан сморщил в усмешке усталое лицо. Вакити, корчась от смеха, никак не мог выровнять ход лодки, а Туами уронил слоновую кость. Солнце сияло, озаряя голову и маленький крестец, и все кругом опять вдруг стало хорошо, а взбаламученный песок в мозгу Туами покорно улегся на дно водоема. Крестец и голова так удивительно сочетались, что хотелось коснуться их рукой. Они ждали своего воплощения в бесформенной еще рукояти, которая была несравненно важней клинка. Они заключали в себе ответ, эта боязливая, нежеланная любовь женщины и этот смешной пугающий крестец, льнущий к ее затылку, – они открывали путь. Туами нашарил на дне слоновую кость, и теперь пальцы ясно чувствовали, что Вивани и ее дьяволенок как нельзя лучше подходят для его замысла.
Но вот она сладила с дьяволенком и уложила его поудобней у себя на руках. Он уткнулся мордочкой ей в плечо, прильнул к ее шее и угнездился там. А женщина потерлась щекою об его короткие рыжие завитки, посмеиваясь и вызывающе поглядывая на всех остальных. Марлан сказал средь мертвого молчания:
– Они живут в темноте под деревьями.
Крепко сжимая слоновую кость, чувствуя, как его уже одолевает сон, Туами поглядел на темную полосу. Она тянулась вдалеке, за водным простором. Туами пристально вглядывался вперед, в бескрайнюю ширь впереди паруса, высматривая, что же там, на другом конце озера, но оно было такое длинное и вода в нем сверкала так ослепительно, что ему не удалось разглядеть, есть ли вообще конец у этой темной полосы.
Воришка Мартин
1
Он отбивался руками и ногами, сжавшись внутри извивающегося тела. Не было ни верха, ни низа, ни воздуха, ни света. Рот раскрылся в беззвучном крике:
– Помо…
Из глотки вырвался воздух, на его место хлынула вода, обжигающая, режущая, как обломки гранита. Тело устремилось вслед за воздухом, встретив лишь удушливую бурлящую тьму. Мозг затопила паника, в разинутый до боли рот безжалостно вторгалась соленая стихия, с силой прорываясь внутрь. Вместе с водой проникло и немного воздуха – новый рывок… но волна подхватила тело и завертела, не дав угадать направление. В ушах стоял рев турбин, перед глазами, как трассирующие пули, мелькали зеленые искры, в голове стучали тяжелые поршни, заставляя весь мир содрогаться. Леденящая маска внезапно облепила лицо, челюсти жадно задвигались – воздух! Перемешанный с водой, он наполнял тело, царапая легкие, как острый гравий. Мышцы, нервы, измученные легкие и поршневая машина в голове на миг заработали по-старому. Твердый соленый комок выплеснулся из глотки, губы сомкнулись и разомкнулись, язык шевельнулся во рту. В мозгу вспыхнула ослепительная неоновая полоса.
– Спа…
Затаившись в центре всей этой суеты, отделенный от собственного тела, человек не обращал внимания на мельтешение зеленых вспышек. Будь он в состоянии управлять лицом… нет, будь на свете лицо, способное отразить ощущения человека, подвешенного между жизнью и смертью, оно ощерилось бы в злобном оскале, в то время как настоящий рот, далекий и широко разинутый в судороге, был заполнен водой. Неоновый трассирующий след вращался, расплываясь в широкий диск. Тело судорожно изрыгало воду и захлебывалось ею вновь, но жесткие комки уже не причиняли боли – ощерившееся живое существо смотрело со стороны. Лица не было, был оскал.
Мелькающие пятна слились в картинку. Он вгляделся. Такого ему не приходилось видеть уже много лет, и оскал слегка смягчился, тронутый любопытством. Стол, на нем банка из-под джема, ярко освещенная – то ли огромная, в центре сцены, то ли маленькая, перед самыми глазами. Изолированный мирок, которым, тем не менее, можно управлять со стороны. Прозрачная вода почти до краев, и в ней крошечная стеклянная фигурка, стоящая вертикально. Вместо крышки натянута тонкая пленка из белой резины. Он с интересом рассматривал банку, далекое тело перестало метаться и успокоилось.