Повелитель Огня

— Да, вампиролюди. Из тех, что ещё не обрели звериного облика, но уже и не были похожи на людей. Они бросились на меня с этими прутами. Хорошо, что у меня была моя секира: будь это люди, половину из них я разорвал бы голыми руками, оставшиеся испугались бы и сбежали, но вампиры… Они же вдвое сильнее человека, к тому же их было много, не менее двадцати. Жарче боя у меня не было… Когда из двух десятков их осталось только полтора, из которых двое не досчитались по одной руке, они решили малость передохнуть и решить между собой, как им лучше меня одолеть. В этот момент я поглядел на свой дом и увидел, как на крыльце стоит вампир, ростом не уступавший мне и с длинными нечеловеческими ушами. Вампироэльф… Он играючи, словно тростинки, держал за горло каждой рукой по девушке, в правой руке мою сестру, в левой — мою невесту. Они обе задыхались, их лица начинали синеть, а он продолжал с ухмылкой, которая обнажала два его длинных нижних клыка, сдавливать им шеи. В глазах у меня помутнело, в голове отчётливо раздался стук, будто сердце во мне подпрыгивало до самой макушки. Крича и сам себя не слыша, и поднял над головой секиру и побежал к вампироэльфу, не замечая более никого вокруг. Ну, эти недо-люди, недо-звери времени зря не теряли, искололи меня своими прутами со всех сторон, бросались под ноги. Парочка из них даже пытались прыгнуть и вцепиться зубами мне в шею, но моя секира быстро разрубила их, так что другие уже не пробовали повторить этот номер. Я почти уже добрался до крыльца, почти добрался… Но кровь хлестала из меня струями — из ног, из спины, из боков, из рук, — и я резко стал слабеть. В двух шагах от своего дома я упал на колени, отмахиваясь от вертящихся вокруг вампиров. Видно, их предводитель, вампироэльф, решил, что мне уже конец и скрылся за моим домом, унося еле шевелящихся сестру и невесту. Собрав последнее, что смог в себе собрать, я поднялся и хотел побежать за ним, но ноги меня не слушались и стая вампиров стала теснить меня по дощатому причалу, который шёл от моего дома, к озеру. Уже перестав что-либо соображать, я плюхнулся в воду и, проломив тонкий лёд, успел почувствовать обжигающий холод воды и вырубился… Очнулся от того, что меня пытались живьём сожрать озёрные щуки, привлечённые с глубины обильно вытекающей из ран моей кровью. Повезло — я был у самого берега, причём в том месте, где пологий спуск к воде. Еле-еле выкарабкался на сушу. Судя по звёздам, полночь уже миновала. Такой пронзительной тишины я в жизни не слышал. Тишь, только потрескивают горящие дома нашего селенья, да разлетающиеся во всю сторону крупные искры с лёгким шипением тают в снегу. Кое-как я доковылял до полыхающих домов — ничего спасти уже было нельзя, огонь разошёлся во всю. Вампиры, как я пошёл ко дну, решили, видно, что я потонул, подожгли селенье и убрались восвояси. Крыша моего дома уже обрушилась, скорее всего, его подожгли первым. Повсюду валялись трупы моих земляков. Как ни странно, вампиры никого не заразили своими укусами, убили всех. Отец лежал на том же месте, где упал, рядом лежали два обезглавленных тела — сестра и невеста. Головы вампиры забрали. Помню, подошёл к ним, увидел поблёскивавшее серебряное кольцо на пальце у любимой — мой первый подарок после обручения — и во второй раз за ночь вырубился…

Пришёл в себя, когда меня всего, вдоль и поперёк, перевязывали. На следующее утро в селенье, точнее, туда, где оно раньше было, прибыл вождь с отрядом всадников. Они похоронили убитых и подобрали меня. Я был без сознания два дня и две ночи. Вождь навестил меня, что-то говорил, что — не помню. За что ему благодарен — так что он догадался сохранить вот это…

Зеникс старательно и бережно достал из-за пазухи аккуратный свёрток, раскрыл его и показал всем умещающиеся на его громадной ладони ожерелье из зеленоватых камней, позолоченный браслет и маленькое, еле заметное серебряное колечко.

— Вот всё, что мне осталось на память о матери, сестре и любимой. Память об отце у меня всегда под рукой, — великан кивнул в сторон лежащей подле него секиры. — Это он мне подарил.

С нежностью, будто гладя пушистого ласкового зверька, Зеникс завернул украшения и спрятал под одеждой. Улыбнувшись, он тут же помрачнел, лицо снова приняло привычные рубленные очертания.