Повелитель плазмы

Он медленно повернулся к ней и пристально посмотрел ей в лицо. Девушка постаралась не съежиться под этим тяжелым взглядом.

— Что же такое могут сделать деньги, чего не могу я? — спросил он, подчеркнуто произнеся каждое слово.

— Так вы предлагаете мне себя? — спросила Айя и невольно улыбнулась абсурдности этой мысли. — И что я буду с вами делать? Для моей квартиры вы немного великоваты.

— Я предлагаю не себя, а то, чем я являюсь, — сказал он все тем же тоном. — А это не так уж мало.

Накануне, в субботу, после того как Сория обо всем доложила Константину, он сам позвонил Айе и пригласил ее на завтрак.

Сегодня Сория отсутствовала. Между прочим, ее пантера тоже.

За столом прислуживал незнакомый Айе молчаливый джаспериец. В его руках девушка впервые увидела такие крупные свежие фрукты. Вероятно, их вырастили в оранжерее. У нее даже слюнки потекли. Яркие, с сочной мякотью, будто отполированные, источавшие аромат, плоды лежали в огромной вазе посреди круглого стола. Ей припомнились известные ей сморщенные родичи этих красавцев. Конечно же никакого сравнения. Впрочем, в магазинах они все равно стоили так дорого, что Айя могла позволить себе купить их всего лишь пару раз в году. И теперь девушка едва удерживалась от соблазна наброситься на выставленное угощение.

— И что же вы можете предложить такого, чего нельзя купить за деньги? — спокойным тоном спросила она.

— Мудрость, как я надеюсь, — ответил он тоном, в котором сквозила холодная ирония в свой адрес.

Его взгляд скользил по городу и затем застыл на какой-то точке на горизонте. Девушка облегченно вздохнула, будто ее только что миновал луч прожектора.

— Какую именно мудрость, митрополит? — уточнила она. — И сколько, по-вашему, стоит эта мудрость?

Ветер теребил ее кружева. Константин спрятал руки в карманы широких темно-серых брюк. На его лице появилась гримаса.

— Когда-то я считал, что быть правым есть проявление мудрости, — сказал он, не глядя на гостью. — Но потом понял, что ошибался. Сама по себе правота еще не мудрость. Я познавал мудрость, видя, как умирали те, кого я любил, как рушилось все, что мне было дорого…

Голос Константина звучал сурово, в нем не промелькнула ни одна нотка сожаления. Его взгляд блуждал где-то в прошлом. А пальцы в карманах брюк он так стиснул в кулаки, что, показалось Айе, ткань вот-вот лопнет.

— Я познавал мудрость постепенно, год за годом, зная при этом, что вина за смерть и разрушения лежит на мне, — продолжал он, все так же глядя на девушку. — И какую же истину я открыл? К какой, по-вашему, мудрости пришел?

— Не знаю, митрополит, — искренне произнесла она.

Она действительно не могла представить себя на его месте. При этом она совершенно ясно чувствовала, что не выдержала бы такого бремени вины и ответственности.

— Как вы думаете, что я сделаю с вашей плазмой? — внезапно изменил он направление мысли.

— Не знаю, это не моя забота, — пожала она плечами.

— Значит, не ваша забота? — в раздумье произнес он. — Я мог бы выпустить на улицы города еще одну Огненную Женщину. Или уничтожить этого вашего самодовольного хлюпика джасперийца.

Айя облизнула ставшие вдруг сухими губы.

— Смею заметить, митрополит, что такой проект недостоин вас, — произнесла она.

Из могучей груди Константина вырвался раскатистый смех. Его лицо вдруг осветилось хитроватой улыбкой, глаза восторженно заблестели. Можно было подумать, что они с Айей только что разыграли изумительную шутку.

— Хорошо сказано, доченька! — прогромыхал он. — Какое благородное чувство! Вы меня вдохновляете.

Константин отодвинул стул, легко перенес ногу через спинку и низко наклонился к гостье. Все это он проделал легко, даже грациозно.

«Вот тебе историк», — подумала Айя.

— Видите ли, я мог бы сделать и кое-что получше, — произнес он. — Когда-то я считал, что стоит мне захватить власть в Челоки, и мои идеи сами по себе получат широкое распространение. Что в этом убогом городе произойдут добрые перемены, и он, так сказать, вступит в новый век. Я надеялся подтолкнуть эволюционный процесс, который уже никто не сможет остановить.

Увы, я не учел силы инерции людей. Я давно утратил связь с теми, кто правит, и не знал, насколько сильно омертвела вся система правления. Она определяла благополучие многих и многих людей. Щит отгородил человечество от Вселенной, и оно тысячелетия живет в этой своеобразной раковине. Мне не следовало забывать об этом. Люди привыкли не высовываться из своей скорлупы. Таким образом, Щит, дающий людям свет и жизнь, в то же время превратил людей в рабские создания.

Кроме того, я не учел реакции других правительств. Откуда мне было знать, что моя деятельность встревожит их? Они увидели в ней угрозу своему спокойствию и благополучию. А точнее, самодовольному прозябанию, прикрытому откровенной ложью.

Константин говорил негромко, но его слова будоражили Айю и куда-то влекли. От полудремы, в которой она пребывала после обильного застолья, не осталось и следа.