– Нет, совсем не так. Когда мне было одиннадцать лет, то началась война. Тогда мой отец служил в Литве. Так случилось, что пятнадцатого июня 1941 года он уехал в служебную командировку. А 22 июня на аэродром и городок летчиков обрушились бомбы. Моя мать погибла во время бомбежки, и я остался один. Эвакуации как таковой не было, и я начал скитаться по оккупированной фашистами территории. В конце концов меня задержал патруль полевой полиции и, приняв меня за партизанского разведчика, передал в местное отделение нацистской Службы Безопасности – СД, выполнявшей на оккупированных территориях Советского Союза функции тайной полиции, – которые на территории Германии выполняло гестапо. Я думал, что не выберусь живым из лап настырных следователей, но меня вдруг на неделю оставили в покое и даже начали очень прилично кормить. А затем в один прекрасный день меня привели из тюрьмы в дом, где отмыли, одели в чистую одежду и накормили таким вкусным обедом, какого я не ел за всю свою жизнь. Когда я пообедал, меня отвели в кабинет, в котором сидел офицер в форме СС. К этому времени я уже начал разбираться в знаках отличия гитлеровцев и понял, что это не офицер СД: у него не было на рукаве ромбика с буквами СД. Но вот форма была эсэсовская: ее я уже умел отличать от армейской. «Тебя зовут Владимир Адуров?» – обратился ко мне офицер по-немецки. Я хорошо знал немецкий: не то чтобы прилежно изучал язык в школе, просто отец знал немецкий в совершенстве и меня натаскивал. Я ответил утвердительно так же по-немецки, и офицер ласково улыбнулся мне. Он принялся выспрашивать меня про родных, и я сам, не знаю почему, выложил ему все, даже то, что мой отец – летчик-орденоносец и сейчас сражается против германской армии. «Очень хорошо! Твой отец – боевой офицер, это очень достойно!» – удовлетворенно констатировал офицер и после этого назвал подлинную мою фамилию и поведал историю моего рода. Офицер оказался братом моего отца, моим дядей, графом фон Рабенхорст, – а также СС-штурмбаннфюрером и личным представителем СС-рейхсфюрера Гиммлера при штабе рейхсминистра Розенберга.
– Ни фига себе! – не удержался я от комментария. – Ну и родственнички у вас!
– Дядя занимался розысками исторических реликвий для некоего исследовательского института в Германии. Только после войны я узнал, что исследовательская организация называлась «Аненэрбе» – «Наследие предков», а исторические реликвии, интересовавшие дядю, некогда использовались для колдовских обрядов и мистических ритуалов. Зато в отношении меня дядя планов не скрывал: он не собирался отдавать меня в гитлерюгенд, чтобы воспитать стойкого бойца фюрера, а планировал использовать меня в соответствии с традициями рода – отправить в монастырь, где из меня сделают настоящего католика, способного отмолить перед господом дядюшкины грехи. Вот так!
Фон Рабенхорст сделал паузу, придавив горькие воспоминания «Гиннессом», затем продолжил: