Повелитель снежный

ЧуднО это было - разговаривать с ним внутри себя, сотни вопросов задавая и получая на все ответ, пока я делами по дому занималась, душой витая рядом с ним, словно две жизни я в одно время проживала, и никто кроме нас двоих не знал об этом.

А еще теперь иногда я в лес убегала под любым предлогом, чтобы встретиться с ним в зверином обличии и просто хотя бы рядом побыть, ощущая силу его и аромат, что голову кружил.

И ночами руки Повелителя все смелее становились, обнимая жарче и к себе прижимая так, что дыхание я теряла, боясь, что проснусь, а днем все чаще думая над тем, как же найти его во снах своих, пока он смеялся и ласкал меня губами своими, на шею опускаясь и краснеть заставляя:

- Все в руках твоих, драгоценная моя. Как я к тебе дорогу нахожу, так и ты меня отыскать можешь. Открой душу свою мне, и все дороги ты перед собой увидишь…

Шлепала по рукам его смелым и горячим, когда они на бедрах моих оказывались, заставляя капельками пота покрываться и слышала его смех хриплый, в рычание тихое переходящий, когда ворчала только:

- Легко говорить тебе, богу от рождения! Всё твое и магия твоя…

- Не магия это, дитя моё, связь наша, кровь наша, - шептал он, и кончики пальцев по коже моей скользили настойчиво, но мягко, как бы не убирала я их от себя, чувствуя, что в теле моем такой гул от его прикосновений поднимается сладостный, что сама его пугалась сильнее связи нашей странной.

Да только слова эти из головы никак не выходили.

Даже когда не по себе стало, ведь после моего похода в лес на рыбалку, когда морозы сильные спали, и охотники снова на промысел собрались свой, в лесу нашли тела обмороженных насмерть мужчин. Пятеро их было.

Привезли в телеге, словно статуи…так и выставили их на большой улице, словно они и живыми никогда не были. Ни кровинки, ни краски единой на лице – белые все, словно изо льда слепли их, снегом покрыли и в вещи облачили человеческие, хоть сейчас выставляй на площади на потеху….если бы только не знать, что живыми они были!

Один словно перед огнем сидел, так и остались руки его протянутыми, ладонями вперед и раскрытыми, да только голову повернул в сторону, будто в ту секунду что-то внимание его привлекло.

Но больше всего другой запомнился.

Он стоял твердо на ногах своих замороженных, даже когда все тела из повозки выгрузили, крепко держа ладонью рукоятку меча своего, и даже сейчас казалось, что он сбросит ледяную корку и пойдет в бой – настолько напряженной и готовой к атаке была его фигура, пока на лице отразился ужас. Так и застыл на лице, будто он вот-вот закричит во весь голос…

- Посмотри только, словно за секунду одну замерзли они! – шептались за спиной моей жители деревни, долго еще обсуждая, как хоронить мужчин этих, и как они в краях наших оказались, а главное шли для чего.

Предлагали даже до весны оставить их, чтобы отомлели и от льда отошли хотя бы.

- На торговцев не похожи…ничего рядом с ними не было, и лошади сбежали!

А у меня в душе все переворачивалось, когда понимала я, что это те самые мужчины, что я слышала, пока в берлоге тайной сидела, спрятанная ото всех Повелителем снежным своим.

Но спросить его об этом боялась…

Отдавалась я рукам и губам его, не задумываясь о том, что Смертью Повелителя моего называли веками люди.

Верила ему, больше чем себе.

И все искала в себе пути-дороги к нему.

Настойчиво и каждую секунду, был ли рядом он, говорил ли голосом своим околдовывающим или молчал, находясь поблизости где-то и всегда во всем помогая, да только я не понимала, как же отыскать мне его.

И мучило меня это! Всю душу выворачивало от безысходности и страха, что так его и не увижу, когда уже и февраль за середину перевалил, и зима на убыль пошла, уступая постепенно время весне зеленой, да брату Повелителя моего снежного.

Бабушка на меня все чаще косилась, да хмурилась, ночами пробуждая ото сна моего сладостного и тревожно водя руками горячими по лицу моему, говоря взволнованно, что стонать я стала ночами темными, вся мечусь по кровати, а никак места себе не найду, словно жар у меня.

Все переживала она, что заболела я и права была – им заболела я!

Повелителем своим снежным.

Совсем пропала в омуте голоса его и плену рук горячих и требовательных, от которых не отбивалась уже, а льнула к ним за лаской мужской, да терпкой, которой все больше и больше хотелось, слыша шепот его горячий, и ощущая губы мягкие на лице своем, на шее, и на плечах полуобнаженных:

- Вся душа моя выгорела от желания к тебе касаться, свет очей моих! Лето одно выдержу, пытку одну протяну, но не боле! Зимой следующей моей будешь!

Оттого я и стонала ночами, оттого и горела вся, бабушку свою пугая, что сгорала от слов его несдержанны, и плавилась, словно снег от солнца палящего в руках его сильных!

А ведь не видела его!

Так и не видела, хоть и любила всем сердцем своим, каким бы не был он!

Вся измучилась я, вся извелась от поисков своих, чтобы найти в себе ту тропинку, что к нему привела бы, да только толку не было никакого.