Повелитель теней: Повести, рассказы

Молодой человек в желтом свитере и с яркой бутылкой в руках, пробиравшийся мимо стараясь не наступать на ноги, задержался у кресла поэта, задумчиво поглядел на него и, наклонившись, оставил в его ладонях белую чашку с красным густым вином. Уловив, что зевать тут нельзя, поэт спросил его, минуя всякие предисловия:

— Вы не знаете профессора Вольфа?

— Вольфа?.. Я знаю его племянницу…

— Она будет сегодня?

— Слишком трудный вопрос, — улыбнулся тот виновато, — она как туман, незаметно приходит, незаметно уходит. — Он закончил фразу уже на ходу, направляясь к танцующим, и в руке одного из них появилась тоже белая чашка; не прерывая танца, они поочередно из нее прихлебывали.

Гитарист перестал возиться со струнами и опустил на колени гитару.

— Тихо, новая песня! — сказал кто-то в сторону магнитофона, и его сразу выключили. За открытым окном прошуршала легковая машина, и стало совсем тихо.

— Замерзшие корабли, — произнес гитарист задумчиво, так, словно был здесь один и разговаривал сам с собой.

Из прихожей проникла в комнату женская фигурка, она бесшумно, но решительно скользила к центру.

Гитарист, по-прежнему ни на кого не обращая внимания, начал перебирать струны:

Вечер красные льет небеса
В ледяную зелень стекла,
Облетевшие паруса
Серебром метель замела[4]

— Вам везет, ваша Вольф пришла! — шепнули поэту на ухо. От волнения, от восторга и от смущения, что не узнал ее издали, он растерялся и сидел в своем кресле не двигаясь.

Фигурка подошла ближе — слава Богу, он не успел к ней броситься, — это была не она!

Девушка в черной шали, с красивым и милым лицом, не сводя с гитариста глаз, опустилась легко, беззвучно и села на пол, прислонясь к витому деревянному столбику.

И не звезды южных морей,
И не южного неба синь —
В золотых когтях якорей
Синева ледяных трясин.

Не она… как же это?.. Свет лампы стал тусклым и желтым, и сделалось душно.

Девушка обвила колонну руками и глядела завороженно и грустно на рассыпанную по полу бахрому своей шали.

Облетевшие мачты — сад
Зимний ветер клонит ко сну.
А во сне цветут паруса,
Корабли встречают весну.

Ему казалось, он вот-вот задохнется… это уж слишком… город над ним издевается… скорее, скорее отсюда…

И синее небес моря,
И глаза синее морей,
И, краснея, горит заря
В золотых когтях якорей.

На дворе было сухо и холодно, улицы коченели от первых осенних заморозков. Дома потеряли теплые оттенки и в мертвящем свете ртутных светильников были все одинаково мерзлого жемчужно-серого цвета. Окна отбрасывали на асфальт зайчики, перекошенные четырехугольники лилового света, словно от чудовищного ночного солнца.

Он шел быстро, будто куда-то спешил, и холод съедал звуки его шагов.

Какой больной город… как брошенный дом зимой… сначала остывают в нем печи… ложатся ледяные узоры на стекла… потом и они исчезают, в доме морозно и сухо… наконец замерзают звуки, скрипы и шорохи пустого дома… дом мертв… нет, это слишком страшно… он же решил не знаться больше с кошмарами… Город как жемчуг… если жемчуг не носят, если он не касается человеческого тепла, жемчуг медленно умирает… город медленно умирает, как жемчужное ожерелье в шкатулке… ах, это тоже страшно… лучше просто — замерзшие корабли… придет весна, растопится лед, поднимутся паруса, и поплывут корабли…

Одурманивая себя подобного рода мыслями, он вышел к темной громаде спящего собора. Холодная, молочного цвета луна висела в лиловом небе, и тень собора, огромная, причудливо перекошенная, лежала на площади. Поэту в ней что-то померещилось странное, он отошел подальше и стал рассматривать купол — все как будто на месте… только фигуры архангелов… странно опустились их крылья… странно изогнуты спины…

…Как крючья вопросительного знака, у всех химер изогнута спина…

Он словно рядом слышал каркающий голос профессора… да, по всем углам на соборе сидели химеры.

Поэт не стал их разглядывать. Он внезапно обрел хладнокровие и скорым шагом, будто шел по делам, отправился к дому. По пути он спокойно рассуждал о своем положении, так, для порядка в мыслях, хотя, собственно, все и так было ясно.

Город мстит ему… и ее не отдаст. И это справедливо, пожалуй… почему он рассчитывал на нее?.. Со своими кошмарами он должен справиться сам… только здесь это вряд ли удастся… значит, нужно уехать… насовсем?.. Нет, зачем же… два раза этой болезнью он не будет болеть… и чем скорее, тем лучше… хоть завтра…

Звука собственных шагов он не слышал, их, наверное, приглушал холод. А может, и не в холоде дело… он уже не принадлежал городу и стал для него тенью… а разве тень может шуметь?

Остановился он только раз по дороге — на узком висячем мостике через канал. Он оперся на перила и смотрел вниз, на мерзлую воду, неподвижную, тихую, готовую к долгому зимнему сну.