Повелитель теней: Повести, рассказы

Наша очередь, и я не знаю, что делать. Объявить, что она только что съела двоих пассажиров? Не поверят, поднимут на смех…

Я оглядываю придирчиво пасть и пальцами пробую зубы:

— Нам не нравится эта, зубы плохо наточены… Пожалуйста, дайте другую.

И акулья надсмотрщица, вместо того чтоб ругаться, молчит, ухмыляется странно и ведет нас к другой, такой же лоснящейся твари. Нажимает у основания челюсти железный рычаг, и пасть открывается.

Ну и тварь нам досталась — носится, будто сошла с ума, тычется в стены и по-хамски толкает товарок. В брюхе тесно настолько, что можно сидеть, лишь держа друг друга в объятиях, — видно, в этом и есть смысл забавы. Мы не визжим, однако без причины смеемся и начинаем неожиданно целоваться. Я совсем уже забыл свои страхи, но внезапно ее щеки бледнеют, меркнут глаза, и губы теряют цвет. Я ее прижимаю к себе, но лицо растворяется в воздухе, и волосы, и одежда, и вот уже мои руки обнимают бессмысленно пустоту.

Я мечусь по кабине в бешенстве, что-то кричу, молочу кулаками, ногами в упругую кожу акулы, я готов ее рвать зубами в первобытной звериной злобе, но натянутая синтетическая пленка совершенно неуязвима. Проклятая тварь — должно же быть, наконец, у нее что-то, что можно было бы поломать! Под сиденьем нащупываю какие-то провода и рву их с остервенением. Акула перестает извиваться и застывает на месте, переворачивается вверх брюхом, плавно опускается на пол и опадает, как сдувшийся шарик.

Копошусь в полиэтиленовых складках, стараюсь из-под них выбраться, рядом копошится кто-то еще. Неужели это она? Я боюсь уже верить своим ощущениям, но мы сталкиваемся нос к носу. Она шепчет сердито и быстро:

— Что ты наделал? Нам может за это влететь!

Выбираемся на свободу.

— Подожди меня здесь, попробуем отделаться штрафом. — Она достает кошелек и скрывается в двери с табличкой «Администратор».

Я присаживаюсь на ограду бассейна, где плавают золотые рыбки, хочу отдышаться.

Приходит акулья надсмотрщица — то-то крику будет сейчас! Но старушка глядит равнодушно, берет дохлую акулу за челюсть и оттаскивает к стене.

За спиной заливистый свист. Вскакиваю от неожиданности — передо мной полукругом публика, показывают на меня и хохочут. А из бассейна лезет осьминог в зеленой фуражке, вращает глазами-блюдцами и дует в милицейский свисток.

С потолка хрипит радио: работник безопасности, срочно к аттракциону «Поймай браконьера»!

Глазами ищу, куда спрятаться. Наконец-то — вот и она.

— Идем-ка скорее отсюда, пока ты еще чего-нибудь не натворил.

На улице вечер, темно. Сворачиваем в глухой переулок, выжидаем — нас не преследуют. Ее разбирает смех, и она нисколько не сердится. Поправляет мне шарф:

— Ты дикарь, с тобой нужно жить на необитаемом острове.

Приближается время Игры. Снова желтый туман, снова громкое тиканье, будто кто-то проворный в пустом тазу отбивает палкой секунды. Вокруг карты, в тумане, плавают желтые пятна. Их пять: клювоносый, однорукий старик, перекормленный мальчик, старуха-сова и еще молодой человек в черном, присыпанном пылью костюме — он не родственник, приживал. Ему кий не дают, но зато он в огромную лупу высматривает что-то на карте и доносит потом клювоносому на ухо.

Определенно: Игра неприятна. С виду все безобидно — подумаешь, старички развлекаются, — но внутри комариный голосишко зудит: внимание, опасность, опасность! Начинает мерещиться: а вдруг эта забава под абажуром из бисера отзывается кому-то и где-то настоящий бедой?

Кий не беру и голосом изображаю важность:

— Ход пропускаю.

Заминка, и хмурый ответ:

— Ваше право, счастливчик.

У старухи забота — с ее фигурой беда. Летучий мышонок с серыми ослиными ушками, он лежит на боку, и красотка ему под стать, с горбом и вислой губой, закапывает его в песок и еще успевает лупить перепончатым крылом по ушам. Старуха передвигает своего любимца кием, бормоча что-то ласковое, — и вот уже все изменилось: обе химеры дружно засыпают песком одно из серых пятен, оттуда разбегаются крохотные черные мураши, но химеры сгребают их Лапками, возвращают назад и закапывают окончательно.

Клювоносый развлекается по-другому: его фигуры сбивают в толпы подвижные точки и смешных механических насекомых и гоняют их без конца с места на место.

А меня манит зелень — и вот я на том же лугу, где под солнцем танцуют цветы и бабочки. Мы опять с ней вдвоем, я ее обнимаю за талию, ощущаю нагретую солнцем ткань и под ней гибкое тело.

Между тем кий по кругу снова приходит ко мне. Решаю: раз матрешка выделывает нечто мне непонятное, но явно недоброе — загоню-ка ее в пустыню, пусть образумится. Взглядом выбираю подходящее место и — кое-что я уже усвоил — пытаюсь вызвать в воображении эту пустыню, песок и колючки и, главное — захотеть туда.

Но — тщетно. Хочется на пологую вершину холма, и мы вдвоем постигаем одно из чудес того мира: не нужно ни идти, ни бежать, достаточно только подумать — и вот мы без всяких усилий плывем над травой вверх по склону. Внизу, жемчужно блестя, река рисует двойную излучину и светится изумруд — остров в виде подковы.