Повелитель войны

Не надеясь на быстрый результат, потихоньку стали долбить китайцев их любимым оружием. Дорог не подарок, а внимание – отношение к нам заметно переменилось. Из позиции конных дикарей, которые быстро появились, награбили – сколько унесут, и так же быстро исчезнут, не причинив вреда главной ценности империи, смело скрывающейся в городах, мы мгновенно перешли в разряд серьезных врагов, владеющих техникой, способной разрушить величественные стены и дать нам добраться до сладкой сердцевины империи – ее божественного императора. Не сразу, конечно. Еще девять тысяч ведер, и золотой ключик будет у нас в руках. Но перспектива наметилась, это точно. Я говорю о той мысли, которая, по-моему, засела в императорской башке. Появился шанс еще в этой жизни отведать монгольского гостеприимства, а это уже – предынфарктное состояние. Диагноз.

Смех – смехом, а обороняющиеся повели себя очень грамотно: собрали в единый отряд лучших лучников, обеспечили их достойным оружием и раскидали по танкоопасным направлениям с целью выведения из строя командиров намечающейся атаки. Соотношение наших потерь было таково, что я перестал считать горожан за людей, расслабился и первым наступил на грабли. Прочие наши воины спокойно расхаживали по площадке, готовя очередной залп, боевое охранение находилось метрах в двухстах от стены, вело вялую перестрелку с противником. А я, до которого было метров двести пятьдесят, получил стрелу в ногу, и, что странно – не отравленную, а то каюк наступил бы сразу.

Вылазку горожане наметили, а пострадал только я. Конечно, после прибытия осадных орудий у нас были потери, как-то раз стрела из самострела пронзила сразу трех человек. Но в целом это были редкие, почти случайные попадания – в стычках мы теряли больше. Осада как таковая забрала около четырехсот человек, многие из которых прибыли с осадными орудиями. Рутина войны. Если бы убили меня, война была бы закончена, монгольское войско скатилось бы к прежнему состоянию конных дикарей и с добычей вернулось бы к себе. Необратимый перелом в сознании людей еще не произошел.

Как и положено нежному существу с другой планеты, свое сознание я потерял сразу, после удара стрелы, и пребывал в таком виде двое суток. Откачали. Затем снова чуть не убили при перевозке в лагерь за стеной – так растрясли. Снова откачали. На этот год война для меня закончена. Дальше, пока… как-нибудь сами.

Когда-то давно, не в этой жизни, я шел по набережной канала Грибоедова мимо Казанского собора. Только что закончилось то, что закончилось, был тысяча девятьсот девяносто первый год. От парапета отлепился молодой парень лет двадцати пяти и предложил посмотреть его альбом. Нищета еще только намечалась, но масса народа уже торговала всем, что могли найти по своим домам, и художники уже располагались в людных местах у метро, быстро соображая портреты прохожих. Что там у него? Марки? Открытки? Фотографии удачных работ? На фотографиях были девочки лет девяти-одиннадцати, голые, во всех позах. Мое лицо сыграло с ним злую шутку, и, не дожидаясь ответа, он стал объяснять, что детский дом находится рядом, минут двадцать ходьбы, но можно и… Я еще не привык, что это уже не мирный город, не мой мирный город, и на его улицах уже надо убивать. И я его не убил. Не хочу вспоминать, что с ним сделал. Не милицию вызвал.

А и чего бы себя не похвалить, пока в юрте лежу один. Никто не видит, а мне для выздоровления надо. Положительные эмоции. Не мясом единым жив человек. Хвалю. Я хороший полководец. В этом году к осени под наш контроль была взята вся северная и центральная часть империи. Лишь столица и десяток крупнейших городов на этой территории не попали в монгольские руки. Весь императорский двор трясся в летней осаде.

Были и у нас поражения, потому что теперь мы – это мы и кидани. Их, конечно, китайцы потрепали, зажимая в углах и мешая позвать нас на помощь. Зато, когда жалобное поскуливание и визг достигали наших ушей, мы гоняли обидчиков, как паршивых собак по полю, до ближайшего гарнизона. Иногда, к нашему удовольствию, гарнизон им добавлял от себя, если город был в наших руках. И им (гарнизону) весело, и нам не скучно. Но конец все равно один. Осенью мы покинули все освоенные земли и дружными рядами вернулись к себе в степь, зимовать. Кони не люди, им нужен отдых. Города и уже освоенные осадные пепелацы переданы местным китайцам и киданям. Если смогут, пусть противостоят зимой своим поработителям – чурдженам. В следующем году новые будем доставать.

Полководец я хороший, а политик – так себе. Два года жизни провел на войне, а воз и ныне там. Кроме добычи – и нет ничего. Разве что новое государство киданей образовалось.

На западной границе в наш Союз вошли племена карлуков, это было еще в прошлом году, а я до сих пор не знаю о них ничего. Даже не поинтересовался. Принесли свою покорность и принесли. Живем дальше.