Повелитель Воздуха

– Забавно звучит, не так ли? Куба, Панама, Гавайи, Филиппины, Вьетнам, Корея, Тайвань – о да, у них внушительная империя, тут уж ничего не скажешь. Разумеется, они это так не называют. «Великое Американское Содружество Независимых Государств». Их отношения с Россией и Францией были одно время довольно напряженными, но относительно Англии до сих пор соблюдаются все обязательства. И пусть все идет дальше так же спокойно, сказал бы я. Наша империя – и Pax Britannica – по мне так, пусть они переживут всех.

– Но были некоторые люди, – осторожно заметил я, – в годы, близкие к 1902-му, которые уже предвидели распад Британской империи.

Майор Пауэлл рассмеялся от души.

– Распад? Вы имеете в виду ипохондриков, вроде Редьярда Киплинга, Ллойд Джорджа и тому подобных людей? Боюсь, Киплинг сегодня больше не наслаждался бы прежним авторитетом. Хоть он и был настоящим человеком, но я думаю, в последнюю минуту утратил веру. Если бы он не погиб на бурской войне, то он еще изменил бы, надо полагать, свои воззрения. Нет, я думаю, можно с полным правом сказать, что самой старой империи мира суждена стабильность, какой она еще никогда не знала. Равновесие сил сохраняется очень хорошо. И это, в конце кондов, вовсе не во вред туземцам.

– Катманду очень сильно изменился с 1902 года.

Он снова бросил на меня подозрительный взгляд:

– Знаете что, Бастэйбл, если бы я ничего не знал, я мог бы почти поверить в то, что вы действительно семьдесят лет проторчали на этой проклятой горе. Это в высшей степени поразительно – слышать, как такой молодой парень, как вы, говорит о прошлом подобным образом.

– Мне очень жаль…

– Вам не нужно извиняться. В конце концов, не ваша же вина! Но должен сказать, что психиатры на вас не нарадуются!

Я улыбнулся:

– То, что вы говорите, не кажется мне таким уж оптимистичным, – я указал на окно. – Вы не были бы настолько любезны, чтобы поднять жалюзи?

Он взял маленький ящичек, лежавший на моем ночном столике. На ящичке имелись три кнопки.

– Нажмите на эту! – посоветовал он мне. Я сделал, как он сказал, и, полный изумления, увидел, как жалюзи сами собой медленно свернулись рулоном и открылся вид на белые башни Катманду и часть аэропарка.

– Они прекрасны, – сказал я, – эти воздушные корабли.

– Да, разумеется, – отозвался он. – Я тоже так думаю. Знаете ли, для нас они стали уже чем-то само собой разумеющимся. Однако воздушный транспорт действительно дал Индии очень многое. И империи и, в конце концов, всему миру, если угодно. Возможность быстрой коммуникации. Незамедлительная торговля. Большая мобильность.

– Что меня удивляет, – признался я, – так это то, что они удерживаются в воздухе. Я думал, газосодержащая камера все же металлическая.

– Металл! – он затрясся от смеха. – Хотел бы я поверить в то, что вы меня ловко дурачите, Бастэйбл! Металл! Полость состоит из борового волокна. Оно прочнее стали и несравненно легче. Газ – это гелий. В кабине кое-что сделано из металла, но в основном используется пластмасса.

– Плас… что это? – осведомился я, полный любопытства.

– Гм… Пластмасса… Ее изготавливают из химических соединений… О Господи, вы должны же были слышать о пластмассе, приятель! Я предполагаю, это своего рода резина, но ее можно изготавливать различной прочности, различной формы и упругости.

Я отказался от попыток понять майора Пауэлла. Даже в лучшие времена я никогда не был большим специалистом в области естественных наук. Я принял загадку его «пластмассы», как мальчиком в школе принимал тайну электрического света. И все же перед лицом всех этих новшеств и чудес меня утешало то, что некоторые вещи изменились совсем незначительно. В действительности они даже стали лучше.

Отчаянные критики империализма моих дней очень быстро потеряли бы дар речи, если бы им довелось услышать то, что только что услышал я, – и увидеть доказательства процветания и стабильности, как видел их я из моего окна. В этот миг я пылал гордостью за свою державу и благодарил Провидение за взгляд на Утопию. На протяжении последних семидесяти лет белый человек достойно нес свое бремя,[10] такое сложилось у меня впечатление. Майор Пауэлл встал, подошел к окну и выглянул, словно услышал мои последние мысли; руки его обхватили за спиной офицерский стек.

– Как бы хотели викторианцы дожить до этого, – пробормотал он. – До времени, когда все их мечты и идеалы воплотились с такой полнотой. Но и для нас еще осталось достаточно работы, – он повернулся, цепко поглядел на меня; его лицо наполовину скрывала тень. – И основательное изучение уроков прошлого помогает нам в этой работе, Бастэйбл.

– Уверен, что вы правы.

Он кивнул.

– Я знаю, что прав, – он выпрямился и отсалютовал мне стеком. – Ну, дружище, мне пора. Долг зовет.

Он шагнул к двери. И тут неожиданно произошло нечто странное. Приглушенный толчок, от которого, казалось, вздрогнуло все здание. Я услышал, как вдали взвыли сирены и забили колокола.

Лицо майора Пауэлла внезапно стало мрачным, он побледнел, его глаза заблистали гневом.

– Что это было, майор?

– Бомба.

– Здесь?