Повелитель Вселенной

Ибаха облокотилась на повозку, явно надеясь увидеть монгола. Сорхатани подошла к ней. Мимо них пробежало несколько мальчишек. Главная жена Хасара, единственная из его жен, тоже попавшая в плен, стояла у своей юрты, обрабатывая с другой женщиной кусок войлока. Мимо проскакал еще один мальчишка и вдруг остановился.

— Привет, Туху, — сказала Ибаха, с улыбкой глядя на младшего сына Хасара. Туху было двенадцать лет, на год меньше, чем Сорхатани. Он покраснел и ответил на приветствие. — Наверно, вы с отцом пойдете завтра на богослужение. Священники окрестят вас обоих.

Мальчик засмеялся.

— Напрасно воду будут лить.

Он поехал к юрте матери. Туда возвращался Хасар в сопровождении других всадников и двух повозок, наполненных бурдюками с молоком. Он был по пояс голый, широкая смуглая грудь его блестела от пота.

Ибаха вздохнула. Сорхатани обняла сестру за талию.

— Ты уже насмотрелась на него, — сказала она. — Как тебе не стыдно бегать туда? Отец вернется, и он все равно придет к нам в юрту.

Хасар часто заходил к Джахе выпить и поговорить о старых битвах. Он, казалось, не находил плен обременительным, но залогом его хорошего поведения была его семья.

Хасар спешился. Его мощные бицепсы чем-то напоминали бурдюки, что лежали на повозках. Он был красив, призналась себе Сорхатани. Наверно, его брата тоже все любят. Когда-то ее дядя Тогорил называл Чингисхана своим приемным сыном, но теперь монгол скрывался, а кэрэиты забрали себе его старые земли. Ибахе надо бы это помнить. Кто бы ни стал ее мужем, среди племени Хасара ей его не найти.

Джаха Гамбу в тот вечер ужинал в юрте Хухен Гоа. Сорхатани заметила, что он был трезв, а сыновья его молчали. Три жены его и жены сыновей разговаривали между собой и шикали на детей. Хухен, казалось, была безразлична и к плохому, и к хорошему настроению мужа.

Джаха выдворил всех раньше, чем обычно, распустил слуг и вышел. Сорхатани с Ибахой помогли матери почистить блюда. Творог, образовавшийся в молоке, кипящем над очагом, выложили и стали сливать сыворотку в бурдюк, когда вошел Джаха Гамбу.

— Я послал караульного за Хасаром, — пробурчал он жене. Ибаха лучезарно улыбнулась ему и пригладила косы. Сорхатани нахмурилась. Наверно, советники Ван-хана наконец уговорили его отделаться от врага его брата — так она объяснила плохое настроение отца.

— Кликните собак! — донесся снаружи мужской голос. Ибаха насторожилась, она узнала голос Хасара.

— Добро пожаловать, нукер, — сказал Джаха Гамбу, когда Хасар вошел и поклонился.

Сорхатани собралась с мыслями. Раз отец пригласил Хасара и назвал его нукером, товарищем по оружию, значит, он не собирался еще его казнить.

Хасар поприветствовал всех и прошел в глубь юрты. Сорхатани заканчивала разравнивать на блюдах выложенный для сушки творог. Ибаха села и одернула сорочку.

Хасар сидел справа от Джахи. Хухен Гоа налила кумысу.

— Приложись как следует, — сказал Джаха. — Тебе это понадобится. Твой брат послал гонцов к Тогорилу.

Хасар кивнул.

— Твой караульный сказал мне, что посланцами были Сукэгэй и Архай и что Тэмуджин предложил заключить мир. Больше он ничего не сказал.

— Послание предназначалось не только для моего брата, но и для его окружения. Послушай, что я тебе скажу. — Он выпил кумысу. — Все люди, к которым хотел обратиться твой брат, были в стане Тогорила, так что дело могло решиться быстро. — Он помолчал. — Архай и Сукэгэй сначала передали слова Тэмуджина, предназначенные для Тогорила, и я попытаюсь сохранить красноречие твоего брата. «Что я тебе сделал, отец и хан? — спросили они. — Почему ты гонишь мой народ и рассеиваешь дым его очагов? Разве я не другое колесо твоей кибитки? Мой отец восстановил тебя на троне и стал твоим андой. Когда найманы посадили Эркэ Хару на твой трон, я принял тебя в своем стане и изгнал врагов с твоих земель. Однажды ты меня уже бросал, поступив со мной, как с сожженным жертвенным мясом, и все же я помог тебе защититься, когда на тебя напали. Скажи мне, чем я тебя оскорбил, чтобы я мог исправить дело». Больше ничего в послании не было, я сказал главное.

— И это не тронуло Ван-хана? — спросил Хасар.

— Тронуло. Тогорил обругал себя, надрезал палец и дал крови стечь в берестяную чашку. Он велел Архаю отвезти чашку Тэмуджину и сказал, что если когда-ни-будь разгневается на сына Есугэя, то прольется его собственная кровь.

— Но мне говорили…

Джаха поднял руку.

— Следующее послание предназначалось Джамухе. — Он нахмурился. — «Ты рассорил меня с Тогорилом-эчигэ, — сказали посланцы. — Когда-то мы оба пили из чаши Ван-хана. Теперь ты пьешь из нее один, но как долго ты будешь пить из нее?» Что же касается Алтана и Хучара, посланцы напомнили им, что они провозгласили Тэмуджина своим ханом и поклялись служить ему, а потом спросили: «Вот таким образом вы чтите свое слово? Теперь вы поддерживаете Ван-хана, моего отца, — сказали они, — но где ваша преданность мне?»

— И что они ответили? — спросил Хасар.