Повелитель земного предела (Крестный сын Мерлина - 1)

Чувство беспокойства не ослабло, когда отряд тлапалликов по приказу Хайонваты разбился на две части и пошел справа и слева от нас. Так, шеренгами по трое, мы приблизились к воротам, расположенным в змеиной пасти. Они были широко распахнуты и за внешними укреплениями мы увидели еще один курган - овальных очертаний, увенчанный крышей или павильоном из бревен - и за этим яйцевидным холмом заметили раскрытую пасть другой змеи, как будто готовой проглотить его... Но тела у сей змеи не было, ибо протекавшая за курганом река препятствовала продолжению земляных работ.

Не зная, считать ли себя пленниками или почетными гостями, мы, пятьдесят римлян, приблизились к широко распахнутым перед нами воротам. На расстоянии ста футов от входа наша колонна остановилась, трубач поднес к губам сигнальную раковину и возвестил о нашем прибытии. Из ворот навстречу нам размеренной поступью вышла длинная процессия.

Отряд за отрядом двигались воины и, расходясь налево и направо, бесстрастно занимали свои места по обе стороны от нас. Мы были окружены.

Дурное предчувствие во мне усилилось, и я тихо передал своим людям приказ приготовиться к любым неприятностям. Позади я услышал лязг стали в ножнах, звон натягиваемых луков, бренчание стрел в колчанах - и несколько успокоился.

- Возможно, мы обречены, - подумал я. - Но встретим смерть достойно.

Из ворот рабы вынесли носилки, на которых полулежал невероятно тучный человек средних лет с жестоким выражением лица.

Он был мощного телосложения - футов восьми ростом - и одновременно являлся наиболее совершенным представителем своей расы. Венчающие его голову массивные оленьи рога из кованой меди зрительно делали его еще выше, но подползающая старость и порочность изуродовали прекрасные в прошлом линии его лица и тела. Вместо скипетра повелитель держал в руке тонкой работы копье, медный наконечник которого весил больше, чем топор лесоруба.

Одеяние его, как мы узнали позже, было соткано из человеческих волос!

Приветственно застучали древки копий.

- Кукулькан! - прошептал Хайонвата, и все краснокожие замерли в низком раболепном поклоне.

Затем Хайонвата взял за руку Мерлина и подвел его к носилкам, где упал на колени и коснулся лбом земли. Старец гордо отступил назад, и лицо правителя побагровело.

В тот же миг рабы набросились на Мерлина, сорвали с него одежды и швырнули старца на землю. Я резко обернулся к своим людям. Тут на мою голову обрушился страшный удар, и, зашатавшись, я увидел, как мои товарищи валяются на земле под градом ударов, а меднолицые воины набрасываются на нас, смыкаются вокруг и наваливаются со всех сторон!

Еще слыша боевые кличи друзей и врагов, я чувствовал, как теплая кровь стекает струйкой по спине под панцирем и, как песок, скрипит у меня на зубах.

- Это смерть! - подумал я. И мысленно проклял вероломного друга, который притворился моим братом по крови, чтобы успешней заманить нас в ловушку. Я знал, что меня топчут ногами, но не чувствовал боли от пинков и ударов. Мне просто показалось, что земля подо мной разверзлась, и я падаю в черную бездну.

ЗМЕЯ И ЯЙЦО

Потом, помнится, я лежал в кромешной тьме - в луже холодной воды. Я попытался откатиться в сторону и услышал стоны. Но я достаточно хорошо соображал, чтобы понять, что стоны эти - мои собственные. Затем, должно быть, снова наступило забытье, ибо вдруг без всякого перерыва тьма перед моим взором рассеялась и стало светло. Но то был не дневной свет, и воздух, которым мы дышали, был не чистым свежим воздухом земли.

Как кроты, мы лежали вповалку, я и мои люди. Подавленные, мы сбились в кучу. Другие же заключенные - меднолицые воины - держались в стороне, хоть и бросали на нас странные взгляды. Все мы были раздеты донага и дрожали в сыром холодном воздухе поздней осени. Лежа на голой земле, я размышлял над тем, не является ли это уготованным нам видом казни.

Послышался отдаленный шум, и я с трудом сосредоточил взгляд воспаленных глаз на ярком свете факелов за решеткой из прочных дубовых жердей, перегораживающей вход в эту просторную подземную камеру. Решетка отъехала в сторону, и в камеру вошел офицер и два стражника с факелами. Помещение ярко осветилось.

Офицер с презрительным видом прошел между нами. Мы для него представляли явно не больше интереса, чем овцы для пастуха. Безо всякого страха он обошел камеру, осматривая стены в поисках подкопа.

Убедившись в отсутствии оного, он вернулся к входу и отрывистым голосом отдал какой-то приказ. В камеру вошли рабы с дымящимися ведрами, вылили их содержимое в длинные корыта и удалились.

Решетка плавно скользнула на место, стопорные клинья встали в пазы, и мы остались в нашей берлоге. От корыт с едой, где толкались и злобно переругивались заключенные, доносились звуки, похожие на чавканье и хрюканье голодных свиней. Меня затошнило, я перевернулся на живот и, лежа лицом в воде, мечтал о смерти.

Чья-то рука нежно погладила меня по голове и добрый голос произнес:

- Мой бедный друг!