Повелитель звуков

Клавдий, прознав о моей слабости ко всему запрещенному, начал подсовывать мне книги, недоступные простым смертным: их выдавали историкам и эрудитам, и то — если те могли предъявить официальное разрешение. Очевидно, Клавдий не догадывался, что под именем доктора Шлезингера скрывается монах. Полагаю, в противном случае он не стал бы выдавать мне с такой легкостью эротические поэмы и другие сочинения, запрещенные орденом и папой. От раза к разу он открывал для меня все новые сокровища, пылившиеся в подвалах букинистической лавки: апокрифические евангелия, апологетические писания, запретные любовные романы…

Я пишу эти строки и сгораю от стыда. А что еще остается человеку, который не способен оправдаться даже перед листом бумаги? Да, так оно и было. Я, Юрген цур Линде, священник, прочел десятки книг о любви и страсти, но мною двигало не сладострастие. Не зря говорят, что запретный плод сладок. В бытность мою семинаристом один из преподавателей всегда советовал отринуть сомнения и не бояться согрешить. «То, что ты отрицаешь, порабощает тебя, Юрген. Греши, если чувствуешь необходимость. Лишь так ты добьешься праведности. Ничто так не увлекает человека, как неизведанное; искушение, порожденное любопытством, не преступление, поскольку оно проистекает из тяги к познанию. Но… горе тебе, Юрген, если единственное, что движет тобой, — жажда удовольствия и ты захочешь повторить его. Если это произойдет, то ты погрязнешь в грехе, и Господь отвернется от тебя».

Не мне судить, насколько далеко я зашел в чтении запрещенных книг и явилось ли причиной моего интереса простое любопытство или нечто большее. Однажды, когда Господь Всемогущий призовет нас на Страшный суд и воздаст каждому по делам его, я узнаю всю правду. Но сейчас я хотел бы поведать не о своем грехопадении, а о том, как я нашел рукописи отца Стефана.

* * *

В утренние часы в букинистической лавке почти не бывало посетителей. Я склонился над старинной испанской рукописью и, увлекшись прекрасными иллюстрациями, не заметил, как со спины ко мне подкрался Клавдий. Его шепот заставил меня вздрогнуть и обернуться.

— Доктор Шлезингер, помните, я говорил вам о «Воспоминаниях немецкой певицы»?

Я вздрогнул еще раз и судорожно сглотнул слюну. Да и как могло быть иначе, если речь шла о книге, одно название которой приводило многих в исступление? О, то была истинная апология чувственной любви, воспевавшая битву мужчины и женщины, красоту обнаженного тела, плотские утехи, наслаждение и страсть. Единственный в своем роде немецкий эротический роман, и я уверен, что он останется таковым по прошествии множества лет. Самое удивительное, что авторство этого романа приписывается женщине, одной из лучших сопрано, которых когда-либо рождала немецкая земля, — Вильгельмине Шредер-Девриент.

Шредер-Девриент — она прожила бурную, полную приключений и невзгод жизнь и умерла в 1860 году — считалась, как и красавица Генриетта Зонтаг, признанной музой немецких композиторов тех лет. Эта женщина вдохновляла Вагнера и Бетховена, ею восхищалось целое поколение музыкантов.

Книга представляла собой серию писем, написанных от имени певицы анонимному другу. О последнем известно лишь то, что он был врачом. В них певица во всех подробностях живописала свой богатый любовный опыт: подглядывание за собственными родителями, совокупление женщины с мужчиной, женщины с женщиной, женщины с самой собой. Любой грех, на который только способна жаждущая наслаждений плоть.

Неудивительно, что эта книга была внесена в Index Librorum Prohibitorum.[1] К Прочтение любой из книг этого списка было тяжким преступлением для бенедиктинца, могло повлечь за собой суровое наказание, вплоть до изгнания из ордена.

Я не ответил Клавдию, не желая его прерывать, а он продолжал говорить с заговорщицкой дрожью в голосе:

— Здесь у нас хранится подлинник рукописи «Воспоминаний немецкой певицы»…

Потом я еще долго не смогу забыть, с каким сладострастием он произнес эти слова.

— Не желаете ли прочесть, господин доктор? Можете взять книгу с собой, только пообещайте, что вернете через неделю.

Уже потом он объяснил мне, что Цезарь уехал в Людвигсруэ и не вернется до следующей субботы. Цезарь был владельцем букинистической лавки — худощавый человек в круглых очках, которые едва держались на пожелтевшем, как будто обтянутом старинным пергаментом носу. Он совершенно помешался на древних книгах и манускриптах. Раз в месяц он отправлялся в какой-нибудь большой город и рыскал по книжным лавкам в поисках редких книг, которым, скорее всего, суждено было лечь мертвым грузом в подвале лавки: кого в маленьком провинциальном городке могут заинтересовать фолианты, покрытые плесенью времен?