Повелители стрел

Чингис, подперев руками подбородок, сидел на куче седел рядом со своей юртой. Вокруг весело бурлила жизнь племени. Поодаль мальчишки втыкали в землю березовые прутья. Заметив среди них двоих своих старших сыновей, Чингис с интересом поднял голову. Сорванцы шумно толкались, громко спорили, как лучше расположить ветки. Детям в улусе было опасно водить дружбу с Джучи и Чагатаем — те часто подстрекали приятелей на шалости и проказы, заканчивающиеся обычно тем, что всех мальчишек порознь шлепали матери.

Чингис вздохнул и задумчиво облизнул нижнюю губу.

— Хачиун, мы похожи на медведя, который запустил лапу в мед. Тангуты вот-вот встряхнутся. Барчук говорил мне, что их торговцы хвалились огромным войском. Нам оно еще не встречалось.

Хачиун, нимало не беспокоясь, пожал плечами.

— Ну и что? Еще остался большой город. Тангуты, наверное, прячутся за его стенами. Мы можем уморить их голодом или разрушить стены вокруг их убежища.

Чингис нахмурился.

— Это будет не так-то просто. Опрометчивых решений можно ждать от Хасара. А с тобой я советуюсь потому, что рассчитываю на твои разум и осторожность. Ясно ведь, что в определенный момент воины станут чересчур самонадеянными. Мы не вступали в сражение с тех пор, как вошли в эту страну, и я не хочу, чтобы мои воины растолстели и обленились. Пусть упражняются в боевом искусстве до седьмого пота. И ты вместе с ними.

Хачиун вспыхнул — упрек достиг цели.

— Как прикажешь, брат, — сказал он, кивнув.

Он заметил, что Чингис отвлекся от разговора и наблюдает за сыновьями, которые взобрались на своих косматых лошадок. В игре, придуманной олхунутами, требовалась ловкость. Джучи и Чагатай готовились проскакать галопом вдоль ряда воткнутых в землю прутьев.

Джучи первым пустил коня вскачь и помчался к веткам, натянув тетиву. Чингис и Хачиун увидели, как он на всем скаку выпустил стрелу и попал в самый тоненький прутик, расщепив его надвое. Выстрел был хорош, и почти сразу Джучи наклонился влево, поймал на лету обломок и победно поднял вверх, возвращаясь к приятелям. Те встретили его одобрительными криками, только Чагатай презрительно фыркнул и сам поскакал вперед.

— Твой сын вырастет хорошим воином, — пробормотал Хачиун.

Чингис слегка поморщился. Хачиун не смотрел в сторону брата, зная, какое у него сейчас выражение лица.

— Пока тангуты могут укрыться за стенами раз в пять выше человеческого роста, они будут смеяться над нами, видя, как мы рыскаем вокруг по степи, — упрямо произнес Чингис. — Их правителю наплевать на потерю нескольких десятков деревень. Мы лишь слегка ужалили его, меж тем как Иньчуань стоит целый и невредимый.

Хачиун ответил не сразу — наблюдал за Чагатаем. Стрела ханского сына перебила березовый прут, но мальчик не успел схватить обломок, прежде чем тот упал на землю. Джучи что-то сказал брату, и лицо Чагатая потемнело от гнева. Мальчики, конечно, знали, что отец смотрит на них.

За спиной Хачиуна Чингис поднялся в знак того, что принял решение.

— Пусть воины готовятся к походу. Я хочу посмотреть на каменный город, так поразивший наших разведчиков. Не может быть, чтобы в него нельзя было попасть.

Чингис не стал делиться с братом снедавшей его тревогой. Раньше ему не случалось видеть город, который, по словам лазутчиков, опоясывают высокие стены. Хан надеялся, что у ворот Иньчуаня придумает, как проникнуть в город, не тратя времени на тщетные попытки разрушить неприступную твердыню.

Хачиун отправился передать войску приказ хана и вдруг увидел, как Чагатай что-то сказал старшему брату. Джучи соскочил с коня, бросился на обидчика. Мальчишки покатились по земле клубком мелькающих рук и ног. Хачиун ухмыльнулся, проходя мимо, — вспомнил свое детство.

Земля, которую его народ нашел за горами, оказалась богатой и плодородной. Возможно, чтобы сохранить ее, придется сражаться. Хачиун не мог представить силу, способную сокрушить войско, которое они с братьями привели за много дней пути от родных мест. Когда-то, еще мальчишкой, он столкнул с вершины горы огромный камень и смотрел, как тот набирает скорость. Поначалу он катился медленно, а спустя немного времени глыбу уже нельзя было остановить.

Цветом войны в государстве Си Ся считался алый. Королевские воины носили доспехи, покрытые ярко-красным лаком; в покоях, где Ань Цюань встретился со своим военачальником, полированные стены были того же оттенка. Гулкое пустое пространство нарушал один-единственный стол. Ань Цюань с командующим армией Гиамом разложили на нем карты, прижали их свинцовыми пластинками. В этих алых стенах когда-то планировалось отделение от Цзинь, именно здесь, в дышащем историей зале, решалась судьба страны. Лак на доспехах военачальника прекрасно сочетался с цветом комнаты, делая Гиама почти незаметным на фоне стен. Ань Цюань был одет в кафтан из золотистой ткани и черные шелковые штаны.

Седовласый генерал держался с достоинством. В этом старинном зале он ощущал дух истории Си Ся так же отчетливо, как собственную ответственность, которая тяжким грузом лежала на его плечах.