Повелители сумерек: Антология

— И как поёт «Santa-Lucia»! — добавляла стареющая Серветта, незаменимая на вторых ролях и в сводничестве. — Я всегда рыдаю, когда он выводит кантилену! А мне, между прочим, рыдать вредно, у меня грим плывёт…

Всё вышесказанное было чистой правдой.

— Ах, что ж ты медлишь,
Моя красотка!
Недвижны волны,
Надёжна лодка.
Тебе от сердца
Отдам ключи я…
Санта-Лючия!
Санта-Лючия!

Сегодня вечером в «Декамероне» шёл «Лорд поневоле, или На четыре кулака».

Злодей Тарталья, демонически ухмыляясь, убеждал простака Бригеллу, сержанта городской стражи, что бедняга чудом угодил в волшебную страну Фруттинбрасс-Фейри, и отныне Бригелла — великий маг, воитель, лорд и кумир пылких фруттинбрассок. Злодею в обмане доверчивого сержанта помогали Скарамуччо с Пульчинелло — один учил жертву «метать огонь-икру», употребляя внутрь натощак Знойный Артефакт, а другой фехтовал с Бригеллой на метёлках и канделябрах, будучи неизменно сражён наповал. Целью сего розыгрыша служило традиционное желание кудрявого Леандра жениться на Коломбине, дочери сержанта, но хитроумный Тарталья оттягивал заключение брака, демонстрируя выходки безумца добрым неаполитанцам по пять сольди за выходку.

Короче, здесь было всё, что нужно почтенной публике.

Во дворике гостиницы полукругом стояли лёгкие кресла-плетёнки. Часть зрителей — в основном постояльцы и приглашённые ими дамы — оккупировала балкончики второго и третьего этажей. Ещё кое-кто сидел прямо на бордюре фонтана, наслаждаясь прохладой. Сбоку на импровизированной сцене, стараясь не попасть под ноги темпераментным актёрам, ютился Петер Сьлядек. Он наигрывал всевозможные гальярды, чаконы и виланеллы, украшая действие, а временами, в паузах, даже исполнял собственные песенки, ранее снискавшие одобрение руководителя труппы. В антракте он перешёл к более серьёзным вещам, например, к сюитам Винченцо Галилеи из «Флорентийской Камераты». К сожалению, жизнь оказалась неласкова к гению-композитору: его любимый сын вместо музыки, предав фамильное искусство, увлёкся астрономией и прочими скучными до зевоты вещами. Бродяга никак не мог понять преступное легкомыслие этого молодого человека. Променять отцовский «Dialogo della musica antica et della moderna» на какие-то фазы Венеры и спутники Юпитера?! Удивляясь человеческому безрассудству, Петер иногда мечтал: ах, доведись мне родиться от чресел вдохновенного Винченцо Галилеи! Я бы никогда! ни за что!.. Лютня, лютня и ещё раз лютня!..

Увы, мечты оставались мечтами. Ни один из корифеев музыки не спешил разыскать бродягу, крича в исступлении: сын мой, блудный сын, обними своего отца! Разве что дама в полумаске бросила ему розу с балкона.

И на том спасибо.

Темнота вкрадчиво заглатывала Неаполь. Маленький дворик «Декамерона» не был исключением: в сумерках сцена, освещённая висячими лампами и троицей смоляных кувшинов по бокам, выглядела таинственно. Комичные злоключения Бригеллы, над кем потешалась вся труппа, измышляя новые проказы на радость зрителям, выглядели уже не фарсом, а скорее трагедией маленького человека, поверившего в иллюзорное, дармовое величие. Сержант искренне сражал драконов, освобождал принцесс и расколдовывал замки, не слыша хохота за спиной, не замечая насмешек, с равнодушием снося побои и щипки разыгравшейся Серветты. Ночной горшок, вылитый из-за кулис ему на голову, внезапно вызвал у зрителей возгласы сочувствия вместо предполагавшегося веселья. Актёр из Бригеллы был никудышный, но сейчас это работало на представление: простая, незамысловатая искренность добавляла щепотку перца в приевшееся блюдо.

Впрочем, Сьлядека скоро утомило наблюдать за изменениями, что внёс в спектакль режиссёр-вечер. Во втором действии лютнист был занят меньше, получив возможность перевести дух. Скучая, он разглядывал публику. «Лорда поневоле» смотрели почтенные, состоятельные господа: члены городской джунты с семьями; компания брюзгливых скептиков-адвокатов из Болоньи, которые таким образом развлекали стайку куртизанок, помиравших от восторга; сборщики «фруктовой пошлины»; откупщики из Ливорно; мрачный хирург с аптекарем — оба в пунцовых одеждах, свойственных лекарскому сословию; некая весёлая вдова под вуалью, в кокетливом траурном плаще, окружена множеством поклонников, судя по их кафтанам на стёганой подкладке, — купцов из Брешии и Падуи…

Даму в полумаске видно не было. Лишь из тени балкона сверкал жемчужный венчик с зубцами, украшавший её причёску. Да ещё блестела цепочка блохоловки, выполненной из красиво отделанной шкурки хорька.

— А если спросят:
Мол, где гуляла?
Ответь: «Стояла
Я у штурвала,
Искала к дому
Пути в ночи я…»
Санта-Лючия!
Санта-Лючия!