Повелители волков

Джанийцы были правы — договора между племенами о мирном сосуществовании заключались быстро, с большой помпой, и так же быстро нарушались. Стоило лишь охотнику чужого племени нечаянно забрести в охотничьи угодья соседей, как тут же его скальп оказывался на уздечке какого-нибудь удальца, и начиналась война. Джанийцы не праздновали территориальных делений и охотились там, где хотели; их боялись трогать, считая оборотнями. Мало того, Иданфирс знал, что лазутчики джанийцев проникают даже в области, где жили племена диких фракийцев и совсем уж нелюдимые и опасные меланхлены[53], которые будто бы ели человечину, хотя царь в это не верил, — в основной своей массе они занимались земледелием и охотой, а в их краях земли были очень плодородными и леса полнились дичью.

Озар степенно поклонился царю и положил к его ногам богатые дары — серебряные сосуды, украшения и мешочек с золотыми кизикинами, а поистине царский меч, за одни лишь ножны которого, отделанные золотом и драгоценными каменьями, можно было купить лошадиный табун, он вручил Иданфирсу со словами:

— Прими, великий царь скифов, от нашего вождя Жавра этот ценный дар в знак того, что наши распри должны остаться в прошлом. Меня зовут Озар.

Это была обычная фраза на приемах посольств, но то, что ее произнес джаниец, — никогда ранее ничего подобного не было — казалось совершеннейшей диковинкой. Уж не думают ли гордые джанийцы наконец признать над собой власть царя скифов?!

— Поблагодари от моего имени вождя Жавра, и да будет вашему племени удача в делах, — величественно ответил Иданфирс, передавая меч стоящему рядом сыну Ариапифу. — С чем ваше посольство пожаловало в наши степи?

«Наши степи» немного резанули слух, тем более, что царь сказал эту фразу с нажимом, но Озар остался невозмутим, хотя ему хотелось рассмеяться прямо в лицо Иданфирсу. Джанийцы считали земли, где они охотились, общими, за исключением возделанных полей оседлых племен, а уж бескрайние степные равнины — тем более.

— С недоброй вестью, царь, — сказал Озар. — Уж прости… — Он виновато потупился.

Будь Озар простым гонцом, ему бы не сносить головы — вестники несчастий долго не заживались. Их сразу отправляли на плаху.

Знать и жрецы заволновались, зашептались; кто-то тут же вспомнил недавние гадания, устроенные энареями[54], которые предрекли в следующем году большие беды. Правда, они не сказали, какие именно.

— Говори, что там у вас, — нетерпеливо поторопил джанийца Иданфирс, которому передалось волнение старейшин и дружинников.

— На Скифию надвигается гроза, — мрачно молвил Озар. — Летом сюда придет царь Дарий. У него войск больше, чем саранчи. Тьма. Никто не сможет выдержать натиск армии царя Персии. Никто… поодиночке.

— Откуда вам это известно, что на нас идут хорсары? — резко спросил царь, пропустив мимо ушей слово «поодиночке».

Хорсарами скифы называли персов.

— У нас везде есть свои люди, — просто ответил Озар. — Осенью в Ольвии был финикийский купец из Сидона, вот он и принес эту весть. Этот финикиец — лазутчик царя Дария.

— Где хорсары устроят переправу через Боспор Фракийский, каким путем пойдут на Скифию, сколько в армии Дария пеших воинов и сколько конных?

— Великий царь, такие вещи могут знать только военачальники персов.

— Надо было взять это купца и поспрашивать, как следует!

— Кто бы в Ольвии позволил это сделать? Купцы для ольвиополитов лица неприкасаемые. Наших людей просто вздернули бы на первой попавшейся осине или отправили на дно морское кормить крабов.

— Что ж, будем думать… Послов накормить и устроить со всеми удобствами, — приказал он кому-то из старейшин. — Завтра продолжим разговор… — И царь жестом приказал всем удалиться.

Знать и жрецы потянулись к выходу, оживленно обсуждая новость, за ними пошли и спутники Озара, но сам он остался.

— Мне нужно поговорить с тобой наедине, царь, — сказал он в ответ на удивленный взгляд Иданфирса. — Без лишних ушей.

— Поговорим. Иди за мной.

Они прошли во внутренние комнаты царского дома. Царь хлопнул в ладони, и прибежали слуги. Один принес кувшин вина и чаши, а другой — плотные брусочки соленой иппаки, сыра из кобыльего молока. Пришел и виночерпий, но Иданфирс отослал всех прочь.

Царь и Озар сели друг против друга на коврик, скрестив ноги, молча выпили по чаше вина, а затем Иданфирс сказал:

— Мне многое рассказывали о тебе, Озар. Ты храбрый воин и твоя честь ничем не запятнана. Тебе можно верить. Поэтому я выслушаю тебя с большим вниманием.

— Великий царь, насколько нам стало известно от наших друзей в Персии, даже ближайшее окружение Дария недоумевает и пребывает в смятении. Никто не может понять, почему он решил пойти войной на Скифию?

— Ну, это не большая загадка, — Иданфирс скупо улыбнулся. — Перс присылал посольство, сватал мою дочь. Но я не дал своего согласия.

— Почему?! — удивился Ораз. — Разве не почетно быть родственником повелителя половины мира?

— Родственником — почетно, рабом — нет. Брак моей дочери с царем Персии, это первый шаг к утрате свободы. А этого мои подданные мне не простят. Народ может снять с меня царскую тиару вместе с головой.