Повелительница леса (СИ)

— Понятия не имею, может, подружку завел. Но так даже лучше. Я смогу пробраться в дом и взять пару маминых вещей, если Маркус еще не все их растащил.

Силуэт Маркуса растворился в ночи. О его удалении от дома рассказал приветственный лай соседских псов.

— Найди венец и сразу возвращайся, — Флориан ткнулся мордой мне в щеку. — Я не смогу помочь тебе, как в Исил Наллэ.

— Усыпить Идриль и разозлить лунных эльфов — это ты называешь помощью? — фыркнула я.

— Неблагодарность — худшая черта смертных, — обиженно протянул единорог.

— Зато здравомыслие — лучшая, — парировала я. — Ладно, я пошла.

— Будь осторожна.

— Я всегда осторожна, — проворчала я.

Флориан ответил что-то на древнем эльфийском наречии. Перевод я предпочла не знать, а решительно двинулась вперед. Я легко прошла по высокой траве, держась в тени деревьев. Хотя до дома, казалось, можно было дотянуться, я все же изрядно запыхалась, пока поднималась и спускалась по бесконечным кочкам и пролезала через невысокий кустарник. Хорошо, что ботинки, которые мне дала Гуда, были на удивление мягкими и удобными. Дойдя до входной двери, я оглянулась, надеясь увидеть Флориана, но лес беспросветной стеной равнодушно смотрел на меня. Чуть шевелились лишь верхушки самых высоких деревьев.

Под ступенями, ведущими в дом, мама всегда хранила запасной ключ, про это не знал даже мой отчим. Я нашла ключ на прежнем месте и, отперев чуть скрипнувшую дверь, вошла внутрь. В нос ударил кисло-сладкий винный запах. Видимо, Маркус пристрастился к выпивке. Мои догадки лишь подтвердились, когда я запнулась о пустую бутылку, и она с громким звяканьем покатилась в угол.

Огонь в очаге главной комнаты догорел, оставив маленькие тлеющие угольки. Их света мне было достаточно, чтобы безошибочно передвигаться. Половицы знакомо поскрипывали, когда я продвигалась вглубь комнаты. Главная комната вела в коридор, из которого несколько дверей расходились в спальни — мою, мамину с Генри и Маркуса. Я толкнула беззвучно открывшуюся дверь своей комнаты и вошла. Убывающая луна лила свои бледные (тьфу, понахваталась из дневника!) лучи в большое окно, поэтому в комнате было светло, почти как днем.

— Больной идиот! — вспылила я, увидев на кровати свое любимое платье, покоящееся под одеялом. Примятость с другой стороны явно свидетельствовала о том, что Маркус теперь спит здесь. Я подошла и, схватив платье, выбросила его в окно, в тот же миг пожалев о собственной вспыльчивости. Ведь теперь он узнает, что я была здесь. А, плевать! Дав себе слово больше не отвлекаться, я сунула нос в шкаф, выудив оттуда сумку-мешок из холстины, с которой мы с мамой ходили в лес за травами. Затем я прошла в комнату родителей, отметив, что мой сводный братец явно копался в маминых вещах.

— Раздери его енот! — крикнула я, увидев, что шкатулка с мамиными украшениями пуста. Я постаралась сдержать слезы. Оставалась надежда, что Маркус отдал их в залог, тогда я смогу выкупить вещицы. В раздражении я топнула ногой. Но Маркус не знал одного — под простым туалетным столиком был тайник. Мама давно показала мне его, строго-настрого приказав молчать об этом месте.

«Я откладываю понемногу каждый месяц. В случае чего ты не будешь голодать», — говорила она.

Я села на пол и, согнувшись, нажала тайное углубление под столешницей. Пошарив рукой в открывшемся ящичке, я достала небольшой мешочек. Встряхнув его, высыпала тускло блеснувшие золотые монеты. Следом за ними на ладонь мне выпал круглый медальон на длинной цепочке. Странно, но раньше я его не видела. Я надела медальон на шею и спрятала в вырезе платья, на секунду прижав к груди и сглотнув слезы. Монеты отправились обратно в мешочек, который я запихнула в сумку. Если мне повезет, я успею заглянуть в лавку ростовщика и выкупить мамины драгоценности.

Еще раз окинув спальню взглядом, я вышла из комнаты, а затем и из дома, направившись к тому участку земли, где было наше семейное кладбище.

— Привет, мама, привет папа, — я присела и дотронулась до безымянной могилы кончиками пальцев. В неярком лунном свете росшие на ней ярко-красные маки казались черными. А я вспомнила, как мама говорила, что каждый цветок имеет свое значение.

«Маки — это неувядаемая молодость, — говорила она, после паузы с грустью добавляя: — а еще символ вечного сна».

Я смотрела на могилу Лаирасула и отчетливо понимала — ни одна сила на земле не заставит меня выкопать хоть горсть земли из нее. Я тупо сверлила взглядом заросший цветами холмик, чувствуя, что время уходит. Нужно действовать, ведь неизвестно, как долго будет отсутствовать Маркус.