Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

И он ещё раз приник своими, уже поблекшими губами, к разящей стали.

Тут же направился впереди сына и деда Степана, которые несли нехитрые юнкерские пожитки в гостиную и повесил шашку на богатый старинный персидский ковёр, среди остальных свидетельств славы и подвигов рода.

В этой же комнате тётушка Ефросинья, выцветшая и старенькая, но хранящая породу на ухоженном лице, родная сестра матери Алексея, которая прожила всю жизнь у них в семье, своего гнезда так и не свила по каким-то причинам, молодому Каледину неведомым, красиво накрывала богатый стол домашними яствами. Ей помогала в этом статная, лет пятидесяти казачка Дуняшка, которую Алексей помнил с младенческих лет.

Отец, сняв бурку и папаху, молодо расправил плечи и обратился к Алексею:

– Даже хворь отступила от такой радости.

И тут же – к тётушке:

– А ну-ка, Ефросинья Глебовна, графинчик нам, с моей любимой, на чабреце настоянной. Сын приехал! Обедать будем.

И когда все сели за стол, не забыл отец, повелительно усадил по левую руку деда Степана, по правую – Алексея, тётушка и помогавшая ей казачка Дуняша, последняя – сильно смущаясь, сели напротив.

Алексей тут же открыл свою дорожную сумку, и, вынув оттуда объёмистый пакет душистого табаку, протянул отцу:

– А это, дорогой отец, тебе ещё один подарок, от встретившегося мне по дороге вахмистра Полуэктова, помнишь его?

– Не только помню, дорогой сын, жизнью ему обязан.

Глубоко вдохнув душистый аромат, да так, что даже слёзы выступили на глазах, он сказал:

– Спасибо, вот, спасибо, уважил Сидор Кузьмич.

Назвав своего бывшего подчинённого по имени-отчеству, продолжил с высокой гордостью:

– Геройский был человек. Всем в полку его в пример ставил. Вот спасибо, – и он прижал пакет с табаком к сердцу.

Все за столом молчали при этом, а Алексей с немым восторгом смотрел на отца. Дорогого стоил для него, будущего офицера, этот пример душевности и памяти.

Затем Алексей вынул из своей сумки свои скромные подарки – и деду Степану, и тётушке, и казачке Дуняше.

Старому Степану подарил красивую трубку вишнёвого дерева, окованную причудливым бронзовым узором; тётке Ефросинье – красивую шаль, с золотыми кистями; Дуняшке – тёплые варежки и носки.

Отец с восхищением смотрел на сына:

«Молодец, Лёшка, никого не забыл. Ишь, как старый затрясся, даже слёзы безудержно хлынули из глаз, любуется трубкой.

А Ефросинья сразу же накинула на плечи шаль, так ей идущую. Красавица!

А Дуняшка – прижала к сердцу варежки с носками, да и зашмыгала носом.

Молодец! Всем угодил», – удовлетворённо подвёл итог в своих мыслях старый Каледин.

О себе он и не думал при этом. И даже растерялся, когда сын извлёк из дорожной сумы красивую мерлушковую папаху, с красным верхом и серебряной офицерской кокардой.

– А это Вам, дорогой отец.

Алексей всегда при людях называл отца уважительно, на «Вы».

Старый Каледин неслыханно обрадовался подарку сына, и, лихо заломив правый угол папахи – тут же водрузил её себе на красивую седую голову.

– Ну, как вам казак? – повернулся к своим близким людям.

– Ой, Максим Григорьевич, – запричитала Дуняша, – орёл, орёл ты наш. Прямо – писаный красавец!

А Ефросинья, с восхищением посмотрела на старшего Каледина, и чуть сдвинула папаху своей рукой назад, освобождая роскошный, хотя и весь уже в седой изморози, чуб.

– Вот таким я знаю полковника Каледина. Ох, Максим, и красивый же ты был! Помню, Алёшка только родился, а ты с войны пришёл. Не зря тебя так Аглая любила, – и она залилась слезами.

– Не надо, тётушка, прошу Вас, радость ведь у нас большая, все мы – вместе, в кои веки, собрались. Не надо.

Максим Каледин собственноручно налил всем в тяжёлые, в серебре, бокалы рубинового вина, себе и деду Степану – свою излюбленную водку, настоянную на чабреце, и встал из-за стола:

– Дорогие мои! Великий и светлый день сегодня у нас. Приехал сын, единственный, опора и продолжатель дела, которому род Калединых посвятил всю свою жизнь.

Верю и знаю, Алексей, что не посрамишь и ты славы и чести родства своего.

– Я предлагаю тост за Государя нашего-Освободителя,– и он повернулся лицом к огромному портрету царствующего самодержца, – за здоровье августейшей семьи и, в особой мере – за командира моего – Великого князя Николая Александровича, который великую честь семье нашей оказал.

Первым из-за стола после этих слов встал Алексей, за ним – поднялись все, и дружно сдвинув бокалы, выпили до дна.

После непродолжительной паузы отец предложил тост за сына своего, за его успехи в учёбе и службе. Алексей, в ответ, за батюшку своего.

И после того, как все утолили первый голод, началась та беседа, которые Алексей любил с детства.

Говорили обо всём, но в первую очередь – отец настоял, чтобы Алексей повторил свой доклад на военно-научной конференции, рассказал, в деталях, содержание всей беседы с Великим князем.

И когда Алексей, по памяти, стал излагать основные вопросы своего доклада, старый Каледин даже растерялся.

«Да, далеко ушёл сын. Мне и в голову не приходили такие мысли – о каких-то аэропланах в войсках, бронесилах, взаимодействии родов войск…