Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

Шутка ли, нынешняя Россия, по Вашей милости, вернулась в границы XIII столетия. Немец занял Украину, Белоруссию. Россия утратила Польшу, Финляндию, фактически потеряла контроль над Средней Азией и Дальним Востоком.

Этого Вы добивались, Ваше Высокопревосходительство? Так заплатила Россия за Ваше отступничество от Государя?

Алексеев в ответ не мог сказать ни слова. И только его голова, безвольно, опускалась всё ниже и ниже к столу.

Давно не бритое лицо его стало землисто-серым. Только лоб – багрово-красный, говорил о том, что он близок к апоплексическому удару.

Но Каледин был неумолим:

– Да, Ваше Высокопревосходительство, горькое прозрение наступит и у Вас. Но что значат Ваши страдания, когда закатывается судьба всей империи?

– За какие идеалы Вы боретесь сейчас? Можно ли верить в то, что Вам дорога судьба России, если вы её распяли, пустили на постыдный промысел перед… этими, – и он указал на окно, где подле памятника Ермаку – весело и безмятежно гоготали французы, англичане, неведомо откуда взявшиеся испанцы, какие-то восточные царьки и князья.

– Никто, никогда – из них, не дадут России восстановиться в прежних границах. Никому она не нужна Великой, Единой и Неделимой.

На неё только и смотрят, как на сырьевую кладовую мира. На источник природных ресурсов и необозримых пространств.

И Вы, Михаил Алексеевич, всё это ведь знаете. И знали уже тогда, когда отстраняли Государя от власти. Что вело Вас по этому пути? В Верховные правители России вознамерились, Михаил Алексеевич, на белом коне?

И он засмеялся, жёлчно и громко, хоть как-то облегчая свою душу.

Резко себя оборвал, и жёстко, с горевшими глазами, заключил:

– Святотатственно Ваше… предательство Государя, Михаил Алексеевич, отвратительно как по сути, так и последствиям.

Вы, первый государев советчик, которому он доверялся всецело, его же и предали первым и отдали в руки Временного правительства.

Как это можно оценить? Имя какое у этих деяний, Ваше Высокопревосходительство?

А временщикам Вы тут же, как арестовали Государя, стали не нужны. И они Вас всех – Деникина, Рузского, Эверта, Корнилова – выбросили за ненадобностью.

И Вы хотите на чужих штыках вернуть утраченное? Былое влияние? Почести? Неужели не понимаете, что это Россия Вас отрынула?

И страшные испытания грядут ещё, по Вашей милости, Ваше Высокопревосходительство.

Посмотрите, кто вокруг Вас? Вы не лучших людей собрали вокруг себя, а таких же – христопродавцев. Изменник Деникин, Ваш сообщник, принявший у Вас начальствование над штабом Ставки, цареотступник, натура безвольная и слабая. Только и достоинств, что любил Антон Иванович вкусно поесть, да любую прихоть жены – предприимчивой, весьма, особы, выполнить.

Из таких народные вожди не происходят. Они способны только к тому, чтобы ценой народной крови, пытаться удержаться у власти, любой ценой.

Или Корнилов. Вам-то, Михаил Алексеевич, хорошо известна вся одиссея этого искателя чинов и славы. Большое искусство должен проявить военачальник, чтобы всю дивизию в плен сдать, и самому, позорно, сдаться на милость врагу.

И этот человек, арестовавший всю царскую семью, отдав их на растерзание Временному правительству, выступает в роли спасителя Отечества?

Вот кровью залить Россию – способен. Уж в Петрограде и за двадцать один день своего Главнокомандования – проявил себя в полной мере, тысячами отобранных жизней утверждал себя на посту.

Заходил тяжело и медленно возле Алексеева:

– Господи, паяцы, паяцы настоящие – сами же отменяют единоначалие, предают Государя, но носят его награды и пожалованные им чины, объявляют о какой-то химере – демократизации армии, а потом – расстрелами норовят укрепить дисциплину и правопослушание.

Не страшно Вам, Михаил Алексеевич? Не страшно Вам лично за то, что Вы, вместе с ними, разрушали Отечество, а что же Вы на руинах отстроить-то хотите?

Алексеев совсем изнемог. Он уже не мог даже вникать в то, что ему говорит Каледин.

Он понимал, что дни его сочтены и вся никчемность жизни, со 2 марта, дня отлучения Государя от престола, предстала пред ним во всей неприглядности.

Каким силам он дал себя увлечь в такие святотатственные деяния? Кому продал душу, чего ждал от своего отступничества?

Он тяжело поднялся из-за стола, подошёл к Каледину и еле слышно, глядя тому прямо в глаза, произнёс:

– Суд людской меня уже судить не будет. А Господний – все пред ним предстанем, Алексей Максимович. Простите меня…

И он, сильно шаркая ногами, с дрожащей головой на ставшей очень тонкой шее, вышел из кабинета.

В этот же день он сложил с себя командование и передал высшую военную власть Корнилову, как старшему в чине.

Тот, приняв командование над разношёрстным войском, которое, по чьему-то предложению, стало именоваться Добровольческой армией. Имя Алексеева было сохранено лишь за одним офицерским полком.

На второй день Корнилов, рано утром прибыл к Каледину, без доклада.

Шумный, громкоголосый Корнилов понимал, что Каледин пользуется старшинством в производстве в равный с ним чин, да ещё и Государем, а не Временным правительством, как он, пытался вести себя учтиво и предельно корректно: