Поверь мне

Быть невидимкой – не то, к чему я привыкла. Но сейчас эта маска лучше всего подходила мне к лицу. Я чувствовала себя ужасно от того, что приходилось быть под пристальным вниманием сотрудников. Видеть в их глазах осуждение и брезгливость. Можно подумать, если нормально поздороваются или посмотрят с добротой, я запятнаю их белоснежную репутацию и утяну за собой.

Даже Ваня верил в мою виновность. Они все считали, что я помогаю Русакову. И, подставив себя, выкрала из его дела листы, и орудие убийства. Это был чистый бред. Но им так проще – верить официальной версии. Или делать вид, будто верят.

Даже  шеф избегал общения со мной. Он все понимал, но принял нейтральную позицию. Меня бросили на растерзание, в яму кишащую крокодилами.  А теперь смотрят и ждут, когда уже мной пообедают.

Раз за разом пробегала глазами по протоколу допроса. Черт возьми, я подозреваемая в уголовном деле. Ну вот и дождалась звездного часа, Романова.

- Вам смешно? – голос следователя грубый, с металлическими нотками. Он даже не пытается скрывать степень ненависти ко мне. Они все женоненавистники. А уж такую, как я, и сожрать за счастье.

- А есть повод плакать? Ну, разве что отбросить в сторону необходимость общения с вами, - черкнув ручкой под «с моих слов записано верно», бросаю ему на стол лист.

Мужчина опускает глаза. Вижу, как напрягаются его скулы. Уверена, сейчас он бы с радостью вцепился мне в глотку похлеще старика из СИЗО. Но связи дедушки служат хорошим ошейником для этих псов.

- Вчера в вашей квартире был произведен обыск, - когда следователь поднимает на меня глаза, на его губах искрится улыбка. Омерзительно довольная. Точно такая же, как и вчера, в моей спальне. Когда он вытащил при понятых из ящика тумбочки мой Хитачи.

Я предложила купить такой же его жене. Он грубо швырнул его и разбил о стену. Мое удовольствие ценой в несколько десятков тысяч рублей. А потом будто специально полез в отделение шкафа, где лежало мое нижнее белье. В итоге раскидал по полу все исподнее.

Все до единого присутствующие испытывали испанский стыд. Никто из них не собирался с головой лезть в мои шмотки. Все понимали, что ничего не найдут. Да и задачи такой у них не было. Ни у кого, кроме Колесникова.

- В ходе которого, - продолжает  он, задумчиво пролистывая дело. – Были  изъяты рабочие документы. Несколько материалов проверок. Документы, которые в принципе не должны были находиться в вашем доме, - он поднимает на меня глаза, сверлит взглядом.

А меня начинает трясти от того, насколько я устала от общения с ним.

Поднимаюсь неспешно со стула и подаюсь к нему, облокачиваясь ладонями о стол. В глаза его холодные, ненавистные смотрю так пристально, будто они – единственное, что мне нужно.

- Если хочешь тр*хнуть меня, так и скажи, Колесников. Только перестань *б*ть мне мозг, ладно?

Его лицо становится каменным и серым.

-  Ты идиотка., - цедит брезгливо, скривив губы. -  Разве не понимаешь, как закапываешь себя? В самую глубокую яму зарываешь! Ты на себя в зеркало посмотри, думаешь, я могу хотеть тебя? Подстилку бандитскую!

Обойдя стол, он приближается ко мне. Наклоняется к самому лицу.  От него разит подлостью.

- А это что-то новое, - улыбаюсь, игнорируя тошнотворный рефлекс. – У тебя появилась доказательства или это снова пустой треп? 

Мужчина щурится недобро.

- Он в больничке, и ты это знаешь... И твое счастье, что он без сознания. Молись, чтобы Шторм сдох, Романова. Если выживет, его ждет карцер. Поимеют твоего авторитета во все места – запоет как миленький.  И расскажет, как влюбленная дура следователь помогала ему в организации бунта.  Вот тогда то и загремишь ты по полной, лет на десять строгача...

Меня потряхивало изнутри. Но в ответ я одарила его широкой улыбкой.

- Тогда я на твоем месте спешила бы трахнуть меня. Ведь на зоне уже не первой свежести стану. Туберкулез не идет к лицу женщинам, - глаза его сверлю наглым взглядом.

– Только вот незадача. Ты ж импотент чертов. Плюс зеркальная болезнь, Колесников. Поэтому ты ненавидишь красивых баб? Потому что смотрят на тебя как на дерьмо собачье? Ты ж свой член видел в последний раз только в зеркале...

Он хватает меня за ворот, встряхивает, сжимая его до белых фаланг.

- Лучше заткнись, иначе...

А вот и эмоции. Быстро сдался, неудачник.

- Иначе сядешь со мной, да? Ну, давай Колесников, чтобы мне не скучно было!

Смеюсь, когда он с презрением отталкивает меня. Ублюдок. Именно то дерьмо, что и портит нашу систему. Продажное и мерзкое. Решившее, что может слишком много.

Я развернулась и направилась к выходу. Хлопнув дверью, поспешила вниз по лестнице. В глазах нещадно жгло, я понимала, что на последнем издыхании. Еще несколько минут и меня прорвет. В оглушительной, удушающей истерике.