Поверить Кассандре

– Стервец, – глядя на дверь, ласково прогнусавил седовласый оборванец и повернулся к Циммеру. – Ведь и шел, штоб шамачка урвать. А ты што сапуришь, дорогой мой?

Павел Андреевич весьма натурально скопировал укоризненный взгляд убежавшего пацана, и заявил:

– Да, думаю вот, что ты за человек, дядя Карп?

– А такой же, как ты, Павлуша, из косточек и мясца, – отвечал нищий. – Старый токмо…

– Врешь ты, – сказал молодой человек, ухмыляясь. – И что старый – врешь, и что…

Беседу прервали самым грубым образом. С лестницы донесся громогласный женский крик.

– Пал Андреич! Можно у вас украсть пуд времечки?!

Нищий подхватил драное одеяло и натянул на голову, трясясь в притворном испуге – только в прореху глянул смеющийся глаз.

– Пал Андреич, что же вы молчите, когда опять эктричество пропало?

Отвечать Павел не торопится – неплохо изучив обращавшуюся к нему особу, он знал, что в ответных репликах женщина, всецело перенявшая дурные манеры своего любовника Карманова, не нуждается. Объяснение, что «эктричество» по всему Петербургу выключается периодически, и так будет продолжаться до тех пор, пока не усовершенствуют оборудование, Ксения ни за что бы не приняла, ей требовались другие слова…

– Электрический ток, мадам, он везде! Он даже внутри вас!

Мадам напоминает циркового пони. Уголки глаз печально клонятся к ланитам, губки припухлы и, если бы не многочисленные морщины вокруг рта, могли бы зваться чувственными. Но, увы… Мадам далеко за сорок, а грустный взгляд из-под копны выцветших рыжих волос только усугубляет впечатление.

– Нелепицу городите, молодой человек! Все, что может быть внутри меня – кровь и водка!

– Спиртовой фонарь! – обрадовано воскликнул молодой человек. – Точно как на рекламном плакате. Но куда ему тягаться с электрическим!

Дернув плечом, мадам фыркнула.

Если верить откровениям сей особы, при рождении ее нарекли Ксантиппой – в честь жены эллинского мудреца Сократа, но темный народ со временем переименовал её в Ксенью. Впрочем, в отличие от тезки, чьей-либо женой ей стать не довелось – прозевала! Зато выдумывать лестные факты автобиографии дама была мастерица.

– В моей глубокой молодости, – любила рассказывать урожденная Ксантиппа, – к нам в дом хаживал один пожилой уже человек, рослый и сутулый, с длинными патлами, как у цыгана – ни одна уважающая себя девушка на такого не посмотрит. Всего и было у него, что взгляд страшный! Страшный, а как взглянет, так томно становится! И чем-то, между прочим, на вас похож, Пал Андреич! Такой же сумасшедший псих – одна учёная дурь на уме. Я маменьке говорила: у этого Дмитрия Ивановича, даром, что в возрасте мужчина, в голове ветер гуляет, а она: «Нет, учёный он!» Правильно я ему отказала: разве нормальный и приличный человек в одиночку полетит на воздушном шаре над Финским заливом? Псих – он и есть псих!

История о том, как член Императорской и ещё пяти десятков иностранных академий наук Дмитрий Менделеев чуть не улетел на аэростате к пруссакам, здесь, в меблирашках, по милости Ксении стала легендой. И всякий раз рассказ о давнем событии содержал новые факты – в зависимости от текущих обстоятельств[29].

– Жили бы сейчас в Болово, мадам, – Циммеру и раньше приходилось играть в эту игру. – Представьте, пасторальный пейзаж за окном прогоняет высокие думы прочь от почтенной вдовы мирового светила. По выходным и праздникам в гости наезжают респектабельные господа и прелестные молодые женщины – всё дети ваши и Дмитрия Ивановича…

Ксантиппа-Ксения смотрит в стенку. Но не так, как человек, вознамерившийся кинуться и разбить лоб, а так, словно там, на грязноватой извёстке, как на синематографическом экране, проплывают картины непрожитой жизни.

– …В просторной прихожей стоит дорогой телефон с золочёной рукояткой, –продолжил Циммер вдохновенно. – Время от времени он разражается пронзительным звоном – то аристократы и хозяйки столичных салонов справляются о вашем здоровье, договариваются о визитах…