Поверить Кассандре

Сказано-сделано: опустив на глаза полумаску, его превосходительство осторожно приблизился к заветной двери и, никем не остановленный, скользнул внутрь. Ему приходилось бывать и раньше во дворце на Мойке, но не настолько часто, чтобы свободно ориентироваться в этом огромном строении. Однако же, долго пребывать в растерянности – куда направить стопы – не пришлось. Из полутёмного коридора, ведущего, по всей видимости, в восточное крыло, донёсся распутинский рёв:

– Вон отсель, бесовское семя!!! Григорию с ентой красоткой наедине остаться невтерпёж!!!

В ответ послышались протестующие возгласы, которые Распутин тут же пресёк новым воплем:

– Вон отсель, кому сказал!!!

Ускорив шаг, Крыжановский поспешил на крики. Быстро миновав анфиладу темных комнат, он очутился в домашнем театре Юсуповых. Зрительный зал утопал во мраке, зато у сцены тускло горел газовый фонарь, освещая в центральном проходе две фигуры. То были Распутин с Коломбиной – остальные комедианты попросту ретировались.

– Вот таперича мы с тобой и потолкуем по душам, голубка вешняя, – ласково сказал Гришка, подступая к актрисе, и тут же молниеносно сорвал с неё парик.

Крыжановский, кинувшийся на помощь девушке, стал как вкопанный: Коломбина оказалась совсем не женщиной, а травести[72]. Распутина же это обстоятельство нисколько не смутило – ни на миг не усомнившись, он продолжал свои ухаживания:

– Вот мы тебя ужо приголубим!

Актёр громко расхохотался, а затем, отступив на несколько шагов, достал из складок костюма портсигар со спичками и закурил.

– Пшёл вон, грязный мужлан! – бросил он презрительно. – Право, шутка зашла слишком далеко. Перед тобой человек благородного происхождения.

– Неужто мне то не ведомо, князь? – укоризненно спросил старец.

– Так отчего тогда руки свои тянешь?! – возмутился тот, кого назвали князем.

– А оттого, голубчик, что такова просьба твоих мамки, да тятьки.

С полнейшим изумлением Сергей Крыжановский узнал в разоблачённой Коломбине юсуповского отпрыска – Феликса Феликсовича-младшего.

– Что, позволь узнать?! – спросил молодой человек, роняя папиросу.

– А то: пользовать тебя нонче стану! – рявкнул Распутин. – Да не боись, не боись, голубь ясный – коль Государь с Государыней мне чадушко своё лечить доверяють, стало быть, и князю с княгиней не зазорно… Мне всё ведомо: чай за тобя Папа наш, Анператор, племянницу свою Ирину прочит, а ты, как на грех, пока в поганой Англии учился, содомии-то от тамошних жантельменов и понабралси, и таперича жаница не хотишь, мужеложник окаянный! Позор на головы честных своих родителей навлечь собираисси! Так оно, али не так, князь?!

– Неслыханно! Как ты смеешь, пёс?! Какое твоё собачье дело?! – задохнулся Феликс.

– Пой-пой, пташечка! – Григорий стянул брючный ремень и звонко огрел им себя по предплечью. – Хороша вещь, в галантерейной лавке на Невском за полтора целковых куплена! Кожа толста, сыромятна – любо-дорого! Не взыщи, болезный, по всей Сибири от содомского греха токмо тако и лечат – верный способ. Огласки не опасайси – ежели ты умолчишь, то и я трепатьси не стану… Глядишь, об том никто и не проведаеть. Значицца, будеть енто наш с тобой секрет.

– Отойди от меня, пёс вонючий! – взвизгнул Феликс Юсупов, обращаясь в бегство.

Но не тут-то было! Григорий Распутин в два прыжка догнал жертву, облапил, нагнул и зажал голову между колен.

– Ата-та! – зычно крикнул свирепый лампадник.

– Щёлк! – пронзительно взвизгнул ремень, целуя княжью ягодицу.

– Пёс вонючий! – совсем тихо проблеял молодой князь. – Презираю всей душой! Убью тебя, убью, проклятый! Слово чести, пристрелю! А-а-а!

– Не так то просто убить Распутина, – ухмыльнулся народный целитель. – Стрельнешь в меня, а попадёшь в Рассею!

Крыжановский стоял – ни жив, ни мёртв, и последними словами ругал себя за опрометчивый порыв, приведший к нежелательному проникновению в постыдную тайну рода Юсуповых. Ох, не эту тайну предполагал раскрыть действительный статский советник, совсем не эту! А перед глазами всё мелькал и мелькал поднимающийся и опускающийся ремень, да сучил ногами, затянутыми в белое трико, злосчастный князь. К счастью, полы в зале устилали ковры, что позволило невольному зрителю неслышно ретироваться. Последнее, что услышал Сергей Ефимович, было обещание старца:

– На первый раз довольно. Но отныне и до того дня, пока не женисси, кажную седмицу бушь получать от мене лечение, да по всем правилам – пузом лягешь поперёк порога, а я тобя по причинному месту а-та-та...

Сергей Ефимович пришёл в себя лишь в гостиной с напитками – после двух бокалов «мальвазир-мадеры». Во рту чувствовался какой-то гадостный вкус – то ли вино горчило, то ли история с юным урнингом[73].

– Ну, вот, наконец, мы снова собрались вместе! – жизнерадостно объявила подошедшая сзади Мари Крыжановская. За руку дама крепко держала раскрасневшуюся, с блуждающей на губах улыбкой Ольгу. – Давайте же делиться впечатлениями! Нынешний вечер – просто какое-то волшебство!