Поверхностное натяжение

Тут он опять потерял нить. Евгений с Иеремией… А, да – в самом начале они упоминались как «филадельфийцы», адепты братской любви (и тут очередное преступление кроется, двух мнений быть не может), состоявшие в близком родстве и с Фелицией, и с Онуфрием; последний – муж Аниты и, очевидно, главный местный злодей. К Онуфрию же, кажется, вожделел Магравий, подстрекаемый домогаться Аниты рабом Маурицием – похоже, с потакания самого Онуфрия. Правда, Анита прослышала об этом от своей камеристки, Фортиссы, что сожительствовала (по крайней мере, когда-то) с Маурицием и имела от него детей – так что подходить к изложенной истории следовало с особой осторожностью. Да и вообще, признание Онуфрия, с которого все началось, было исторгнуто под пыткой – которой он, правда, согласился подвергнуться добровольно; но все же под пыткой. Что до связи Фортисса – Мауриций, та представлялась еще гипотетичней; собственно, это не более чем предположение комментатора, отца Уэйра…

– Рамон, помоги, пожалуйста, – позвал вдруг Кливер. – Мне тут не распутаться и… нехорошо.

Биолог-иезуит отложил роман и, встревоженный, встал: от Кливера подобных признаний слышать еще не доводилось.

Физик сидел на плетеном тростниковом пуфе, набитом мхом наподобие земного сфагнума, и пуф трещал под его весом. Из комбинезона Кливер выбрался только наполовину, а бледное лицо сплошь покрывали бисеринки пота, хотя шлем уже валялся в стороне. Короткие, мясистые пальцы неуверенно теребили молнию, застрявшую между слоями стекловолокна.

– Пол! Ну что ж ты сразу не сказал, что заболел? Отпусти молнию, так еще больше клинит. В чем дело?

– Сам не знаю, – тяжело выдохнул Кливер, но молнию выпустил. Руис-Санчес присел рядом на корточки и принялся вправлять бегунок на место, зубчик за зубчиком. – Забрел в самую гущу джунглей, искал там новые выходы пегматита. Была у меня одна давняя мысль, насчет лоцман-травы… ну, которая растет там, где много трития… в промышленных масштабах.

– Не дай-то бог, – пробормотал под нос Руис-Санчес.

– Чего? В любом случае, все без толку… ящерицы одни, попрыгунчики там, всякая обычная нечисть. А потом напоролся… на ананас, что ли… и один шип проткнул комбинезон… и оцарапал. Я было подумал, ничего серьезного, но…

– Зря, что ли, мы паримся в этой стеклодряни? Ну-ка, посмотрим, что там у тебя такое. Давай, подними ноги, снимем сапоги… Ого, где это тебя так…? Да, смотрится, надо сказать, впечатляюще. На что еще жалуемся?

– Саднит во рту.

– Открой, – скомандовал иезуит.

Когда Кливер подчинился, стало ясно, что жалобу его смело можно считать преуменьшением года: всю слизистую обсыпали пренеприятные на вид и наверняка весьма болезненные язвочки с четко очерченными – будто крошечными формочками для печенья – краями.

От комментариев биолог воздержался и постарался придать лицу выражение, вербально формулируемое словами вроде: «Можете идти». Если физику непременно нужно преуменьшать серьезность недомогания, Руис-Санчес ничего не имеет против. Не стоит на чужой планете лишать человека привычных защитных механизмов.

– Пошли в лабораторию, – сказал Руис-Санчес. – У тебя там какое-то воспаление.

Кливер поднялся и, не слишком твердо ступая, проследовал за иезуитом. В лаборатории Руис-Санчес снял с нескольких язвочек мазки, растер по предметным стеклам и погрузил в краситель. Пока шло окрашивание по Грамму, он убивал время, отправляя старый ритуал: фокусировал зеркальце микроскопа на блестящем белом облаке за окном. Когда прозвенел таймер, Руис-Санчес взял первое стекло, промыл, прокалил, высушил и вставил в держатель.

Как он и опасался, бацилл и спирохет, характерных для обычной язвенно-некротической ангины Венсана – на которую указывала вся клиническая картина и которая прошла бы за ночь после таблетки спектросигмина, – биолог увидел в окуляр всего ничего. Микрофлора рта у Кливера была в порядке, разве что несколько активизировалась из-за воспаления.

– Сделаю-ка я тебе укол, – мягко произнес Руис-Санчес – А потом давай-ка сразу на боковую.

– Вот уж дудки, – отозвался Кливер. – У меня и так дел, наверно, раз в десять больше, чем можно разгрести, и то если ни на что не отвлекаться.

– Болезнь всегда не вовремя, – согласился Руис-Санчес. – Но если с работой и так завал, один-два дня погоды не сделают.

– А что у меня? – спросил с подозрением Кливер.

– Ничего, – едва ли не с сожалением отозвался Руис-Санчес – В смысле, ничего инфекционного. Но «ананас» крепко тебе удружил. На Литии почти у всех растений этого семейства листья или шипы покрыты ядовитыми для нас полисахаридами. Гликозид, который сегодня тебя подкосил, судя по всему, ближайший родственник того, который встречается в нашем морском луке. Короче, по симптомам оно у тебя сильно напоминает язвенно-некротическую ангину, только протекает гораздо тяжелее.

– И надолго это? – поинтересовался Кливер. По привычке он артачился, но явно уже намеревался пойти на попятную.