Поверхностное натяжение

Кроме того, у Эгтверчи успел образоваться круг фанатичных до безумия поклонников, исследовать который у аналитиков от ТВ еще не дошли руки (или, по крайней мере, результаты пока не оглашались). Десять молодых людей, оттаскиваемых в данный момент прислугой графини проветриться, именно к этому кругу и принадлежали; Микелис то и дело оглядывался им вслед, пока вся толпа гостей во главе с Эгтверчи и графиней откочевывала из амфитеатра в смежный зал, попросторней. Мундиры – это, конечно, о чем-то говорит; вот только о чем? Может, просто маскарадные костюмы, заказанные специально для вечера у графини… Будь эти десятеро, попадавшие по свистку Эгтверчи, не так похожи друг на друга, эффект был бы куда слабее, о чем Эгтверчи наверняка знал. И это при том, что литианской психологии совершенно чуждо само понятие формы – в то время, как на Земле оно издавна обрело особый смысл; а о Земле Эгтверчи уже знал больше, чем основная масса землян.

Фанатики в форме, считающие Эгтверчи непогрешимым гением – что бы это значило?

Будь он человеком – было б очевидно, что это значит. Но Эгтверчи-то не человек, а скорее музыкант, играющий на людях, как на инструменте. И структура исполняемой композиции прояснится далеко не сразу – если прояснится вообще; может, это и вовсе чистая импровизация – по крайней мере, поначалу. Мысль сама по себе страшноватая…

И все это произошло за какой-то месяц после предоставления Эгтверчи гражданства. То, что гражданство предоставили, явилось приятным сюрпризом. Насколько приятны были последующие сюрпризы, Микелис еще к определенному мнению не пришел; а к тем, что наверняка предстоят, заранее относился с опаской.

– Я анализировал отношение «родители – ребенок» как понятие, – говорил Эгтверчи. – Разумеется, я знаю, кто мой отец, – мы рождаемся с этим знанием, – но соответствующая концепция отцовства совершенно не похожа на ту, что сложилась у вас. Вся ваша концепция – это гигантская разветвленная сеть сплошных противоречий.

– Как это? – не слишком заинтересованно спросила графиня.

– Ну, краеугольным камнем, похоже, является чуть ли не благоговение перед молодежью, пестование, заботливое до крайности – как в физическом, так и умственном плане. И при том вы принуждаете их ютиться в подземельях безо всякого контакта с природой и учите бояться смерти – что, конечно же, до некоторой степени сводит их с ума, поскольку смерти все равно не избежать. То же самое, что учить их бояться второго начала термодинамики только потому, что живая материя пренебрегает им очень недолго. Как они вас ненавидят!

– Сомневаюсь, что они осведомлены о моем существовании, – сухо отозвалась графиня. Детей у нее не было.

– Ну конечно, в первую-то очередь они ненавидят собственных родителей, – продолжал Эгтверчи, – однако и на всех остальных взрослых вашей планеты ненависти остается более чем достаточно. Они мне об этом пишут. Просто раньше им было некому открыться, а во мне они видят того, кто никоим образом не связан с их мучителями, относится ко всему достаточно критически и, плюс ко всему, безобидный комик, который не выдаст.

– Ты преувеличиваешь, – неуютно поежился Микелис.

– Отнюдь, Майк, отнюдь. Несколько убийств я уже предотвратил. Помнится, у одного пятилетки был совершенно гениальный план, что-то насчет мусороуборочных комбайнов. Он планировал разделаться с папой, мамой и четырнадцатилетним братом, а списали бы всё на компьютерный сбой. Просто удивительно, как пятилетний ребенок мог додуматься до чего-то столь изощренного – но, я уверен, вышло бы все как по писаному; эти города ваши – такие сложные механизмы, стоит закрасться малейшей ошибке, и безо всякого злого умысла получается оружие массового уничтожения. Не веришь, Майк? Могу продемонстрировать письмо.

– Нет, – медленно произнес Микелис. – Пожалуй, верю.

Глаза Эгтверчи на секунду-другую подернулись мигательной перепонкой.

– Как-нибудь надо будет позволить одному из дел дойти до логического завершения, – сказал он. – Чисто в показательных целях. Давно пора.

Почему-то Микелис ни на секунду не усомнился – как в том, что Эгтверчи говорит совершенно серьезно, так и в обоснованности угрозы. Взрослые слишком плохо помнят свои первые годы, чтобы серьезно воспринимать детские обиды и огорчения, – а чем младше ребенок, тем слабее супер-эго, тем хуже контролируются эмоции. Весьма вероятно – и даже более чем, – что личность вроде Эгтверчи в состоянии как-то выпустить пар подспудно кипящей бессильной ярости, причем куда проще и эффективнее, чем любой земной психоаналитик, сколь угодно искусный и хитроумный, былой или нынешний.