Поверженные буквалисты. Из истории художественного перевода в СССР в 1920–1960-е годы

По существу: Байрон очень глубок, очень богат ассоциациями, изобилие мыслей у него часто ломает рамки фразы, – и он дает сложные синтаксические конструкции, нюансируя мысль внезапными параллелями и антитезами, возражая возражателям, делая оговорку и т. и. Он очень часто дает скобки, пояснения в тире и «скобки в скобках».

Вот для образца XIII, 36:

But Adeline was not indifferent: for
(Now for a common-place!

) beneath the snow,As a volcano holds the lava more
Within – et cetera. Shall I go on? – No!
I hate to hunt down a tired metaphor,
So let the often-used volcano go.
Poor thing! How frequently, by me and others,
It hath been stirrd up till its smoke quite smothers!

Дословно:

Но Аделайн не была безразличной, ибо
(Опять общие места!) под снегом,
Как вулкан, таящий лаву более
Глубоко… и так далее. Продолжать мне? – Нет!
Я ненавижу погоню за надоевшими метафорами;
Оставим же слишком часто употребляемый вулкан.
Бедный предмет! Как часто я и другие
Его тревожили, пока его дым не стал вполне удушливым.

Мы видим, что первую же фразу Байрон прерывает (после союза!) вставкой, далее обрывает эту фразу латинским «и так далее», затем задает вопрос и кратко на него отвечает. В моем переводе строфа звучит так:

Но Аделайн отнюдь была не холодна,
Но как вулкан (опять банальные сравненья!),
Кипящий лавою, хоть снега пелена
Его окутала… не надо продолженья!
Метафорами я пресытился сполна Избитыми.
Долой вулкан и изверженья!
Бедняга! Столько раз мы пользовались им,
Что стал нас всех душить его извечный дым.

Несомненно, такие конструкции труднее для восприятия, чем мещанские романсы. Но ведь это ж Байрон! И вправе ли переводчик упрощать ход байроновской мысли и ее игру? Тем более, что внимательный читатель, а не ловец блох, вполне способен освоить и такие, и более сложные строфы.

Энгельс пишет: «Байрон и Шелли читаются почти только низшими сословиями» («Письма из Лондона», М. и Э. Собр. соч., т. II, стр. 282).

Почему же Кашкин полагает, что советский рабочий и советский интеллигент в середине XX века менее способны понимать точный перевод Байрона, чем английский пролетарий в середине XIX века оригинал? Защитнику «русского достоинства» от моих, якобы, «наскоков» подобное раболепство перед Западом не пристало.

Или – пристало?

Но, быть может, это я путаю, я усложняю Байрона?

Рассмотрим обе «абракадабры» (для Кашкина), им приведенные.

У Байрона (IX, 39), читаем.

Think if then George the Fourth should be dug up!
How the new worldlings of the then new East
Will wonder where such animals could sup!
(For they themselves will be but of the least:
Even worlds miscarry, when too oft they pup,
And every new creation hath decreased
In size, from overworking the material —
Men are but maggots of huge Earth’s burial).

Дословно:

Подумайте, если тогда будет откопан Георг Четвертый!
Как тогда человечки тогдашнего нового Востока
Будут дивиться: где такие животные могли питаться!
(Ибо они сами станут лишь мелкотой:
Даже миры истощаются, когда слишком часто щенятся,
И каждое новое творение убывает
В объеме, за израсходованностью материала…
Люди – лишь черви какого нибудь погребенного огромного мира.