Поверженные буквалисты

Значит, борясь за свое место в переводческих рядах, я не ищу денег, а тем паче обогащения. У меня нет ни яхт, ни автомобилей, ни дач, ни коллекций фарфора или кактусов. Единственное, что я «добыл» помимо гонорара своими переводами, это отдельная квартира, предоставленная мне по личному распоряжению одного из руководителей нашей страны, позаботившегося о создании мне лучшей обстановки именно для моей переводческой работы.

Но в переводческом деле множество литпромыш-ленников, переводящих «всё» и умудряющихся из года в год, так или иначе, переиздавать свои опусы.

Как же им упустить такую золотую жилу, как Верхарн или Байрон?

Мне с 35 г. не удается добиться переиздания моего, почти полного, Верхарна. Три года назад в план Гослитиздата был, наконец, включен «вообще» избранный Верхарн, – и четвертый год эта книга переползает из плана в план: «руки не доходят». Казалось бы, просто: есть перевод Брюсова и мой, названные в БСЭ (1 изд.) лучшими. Сделать книгу нетрудно. – Нет! Весною 52 г. некая Гальперина (не упоминавшаяся выше Ревекка Гальперина, а другая), на обсуждении плана Гослитиздата заявила: «Кому нужен Верхарн, а особенно в переводах Шенгепи?»

И вот Кашкин в своей статье «подбирается» и к этому вопросу, поминая старую, 23-го года, и довольно суровую рецензию Брюсова о моем Вехарне. Но поминает он ее, конечно, с передержками. Брюсов, весьма ревнивый к переводчикам Верхарна, которого он первый начал переводить и пропагандировать, укорял меня в недостаточной точности в некоторых случаях, в несоблюдении эквипинеарности, в недостаточной бережности в отношении мелких деталей фактуры – вроде внутренней рифмы в иных местах – и т. п. Но при этом Брюсов подчеркивал, что мой перевод «несравнимо выше» всех других переводов Верхарна, появлявшихся в эти годы.

Кашкин (приходится еще раз упоминать это имя), заговорив о брюсовской статье, об этой оценке, конечно, не упоминает (так же, как умалчивает о лестной оценке моего Байрона в статье Федорова, откуда цитирует мимоходный упрек). Зато он, в экстазе ясновидения, «читает в сердце»:

Проницательный критик Брюсов уже тогда определил несостоятельность переводческой манеры Шенгели. Однако Ш не внял Брюсову (240, 1, 2).

Во первых, Брюсов упрекал меня за нехватку тех качеств, за наличие коих меня скальпирует Кашкин. Во вторых, я «внял» Брюсову: стал переводить много бережней.

А в третьих, «проницательность» Брюсова проявилась в том, что он через несколько месяцев пригласил меня профессором в свой Литинститут (где Кашкин тогда был студентом – и не из очень способных) и передал мне свой курс энциклопедии стиха…

Таким образом, группка начинает вести бой и на «ближних подступах» к Верхарну.

И уже совсем на днях было «обходное движение»: В. Россельс, который был одним из редакторов того сборника «Леси Украинки», помещенный в коем мой перевод «Роберта Брюса» был назван критикой лучшим в книге, в своем реферате «Национальная форма» уже (без мотивировки) назвал меня «формалистом», а статью Кашкина «прекрасной». Правда, Россельс, эта переводческая Маргарита, которая своей невинности пока не доказала, должен был выслушать от одного из товарищей (которому я лично едва знаком) весьма резкую реплику. Но что ж, – маленькая неприятность не мешает большому удовольствию…

Я не говорил бы о всей этой мелкой возне, хотя «борьба за пирог», ведущаяся сейчас в переводческих кругах, весьма дурно – во многих случаях – пахнет.

Но я думаю, что, если говорить о Байроне, борьба ведется не только с экономических позиций.

ПЕРВЫМ ГОНИТЕЛЕМ моего ДЖ был бывший гражданин Сучков, занимавший с 43 или 44 г. должность заведующего иностранной редакцией Гослитиздата. Он, отказавшись выпустить заказанный мне Гослитиздатом, принятый и оплаченный перевод ВОЕННЫХ СТИХОВ Верхарна, бивших прямо по врагу и звучавших так, как если бы они были написаны в 41 г., а не в 14, – почти три года мариновал ДЖ под всевозможными предлогами. Для меня нет сомнения, что этим он угождал купившим его сипам.

Ни для кого не секрет, что этот субъект был persona grata у переводчиков определенной группы.

Он участвовал в выборах первого послевоенного бюро секции. Он, сидя в президиуме, позволил себе кричать на товарищей, пожелавших закрытого голосования, заявляя, что их пожелание – «контрреволюционная вылазка» (И).

Став директором Инолита, он закрыл двери этого издательства для всех переводчиков кроме определенной группы. Посмотрите на титульные листы книг Инолита за «сучковские времена»: там всё те же 5-6-7-8 имен, тасующиеся в разном порядке (я имею в виду художественную литературу и, отчасти, публицистику).

И иные носители этих имен являются и доселе продолжателями и глашатаями сучковских установок в отношении моего ДЖ, участниками травли.

Я НЕ УТВЕРЖДАЮ НИЧЕГО БОЛЕЕ.