Повесть былинных лет

— Вот он реестр героев расейских! — Николашка бережно протянул список князю.

Князь громко чихнул.

Документ был на редкость пыльный.

— Так что тут у нас… э… э… Иван Тугарин — купеческий сын. Тяжеловес, спаситель Руси во времена нашествия Навьих колобков.

— Помер давно, — буркнул Тихон, — от ожирения.

— Как так помер? — разозлился Всеволод. — Без моего разрешения?!!

— От обжорства, — подтвердил слова дружинника Николашка. — Доконали беднягу колобки эти.

— Ладно… проехали. Далее… Герасим Подкова. Средний вес. Подвиги… Утопил Муму, заковал в медные кандалы золотую блоху Фомы. Сражался со Сторуким Великаном. Хотя нет… не сражался. Тут неразборчиво написано. Ага! Выпивал со Сторуким Великаном. Несколько раз посрамил Бабу Ягу. Как посрамил, не уточняется.

— Тоже помер, — отозвались племянники.

— От обжорства?

— Спился.

— Гм… так, дальше. Херакл Олимпийский, тяжеловес. Подвиги… Эй, а этот что здесь делает?!! Он же иноземец!

— Не знаю, — пожал плечами Николашка. — Не я сей список составлял.

— Тогда Усыня.

— Помер.

— Горыня.

— Пропал без вести.

— Дубыня.

— А такого вообще не было!

— Как это не было?!!

— Гусляры выдумали.

— Да что же это? — Хорошего настроения у князя как не бывало. — Николашка, сейчас ты у меня сей реестр сожрешь!

— Там еще один богатырь есть! — судорожно сглотнув, закричал Николашка. — Настоящий, в самом конце приписан, не губи, князь!

— В самом конце, — проворчал Всеволод, вертя в руках древний список. — Ага! Есть! Илья Иванович Муромец. Супертяжеловес. Га! А не тот ли это Муромец, который так на шестнадцатилетие свое упился, что пролежал в опохмеле на печке целых тридцать лет?

— Тот самый, — подтвердил секретарь. — Сколько подвигов, сколько дел ратных…

Всеволод задумался:

— А живет где?

— В селе Карачарове Муромского уезда.

— Вот кто нам нужен! — обрадовался князь. — Ну что, кретины?..

Гришка с Тихоном понуро молчали.

— Ступайте за Ильей-богатырем, заодно и поглядите, как настоящие герои русские работают.

— Э… — замялись дружинники.

— Что «э»? — задохнулся от гнева Всеволод. — Вы еще смеете со мной пререкаться?!!

— Так боязно, княже, — басом затянул Тихон. — Через лес ведь придется идти!

— Ах, через лес? — Мгновение — и в умелых руках Всеволода возник дубовый посох. Племянников как ветром сдуло. Вот только что стояли в главной палате терема… фьють… и их не стало.

— Обормоты, — недовольно проворчал князь. — Отправлю их на границу к лешего матери. Эх, Николашка, вот в Дойчляндии на чем все держится?

— На дисциплине, — без запинки ответил секретарь, вспоминая вышколенных дойчляндских послов.

— Ну а у нас в землях расейских? — вздохнул князюшка.

Улыбнувшись, Николашка указал на початую чарку с медом на княжьем столе.

— Дурак ты, Острогов! — пуще прежнего закручинился Всеволод. — На страхе у нас все зиждется. На страхе перед князем да перед его неиссякаемой мудростью!

Воистину верна русская поговорка: «Сам себя не похвалишь, всю жизнь будешь ходить как оплеванный!»

* * *

Степан любил российские дороги. Стелются да стелются, особенно когда на кобылке едешь или на повозке. Неспешно так, без особой нужды, да по воле сердца. Благодать. Захотел — назад повернул, захотел — и вовсе остановился.

«Вольному воля, половцу кол!» — так любил говаривать князь Осмомысл Ижорский, родной брат Всеволода Ясна Солнышка.

У русского человека всегда есть выбор. И пусть одно плохо, а другое — хуже некуда, зато имеется некая иллюзия свободы…

— Эх, чего это я? — вслух удивился Колупаев. — Мысли грустные в голову лезут. Оттого, наверное, что не знаю, чего этому Муромцу при встрече скажу. Нелепо как-то.

Буцефал мерно (аки буренка какая) помахивал пышным хвостом, сгоняя садившихся на мощный круп мух.

Проезжая мимо удела князя Буй-тура Всеволода, известного тем, что в молодости он каким-то совершенно немыслимым образом ухитрился породниться с самим ханом Кончаком, женившись на его красавице дочери Гюльчитай, кузнец заметил бредущих по дороге странных дедков.

Дедушки были одеты в женские сарафаны и кружевные передники. На седых головах повязаны яркие платки.

— Эй, вы чаво? — закричал им Степан, справедливо полагая, что он только что сошел с ума.

Но странные дедушки не были галлюцинацией.

— Чаво-чаво, — злобно огрызнулись дедки, — а ни ничаво. Езжай себе, мил человек, да других пустыми расспросами не замай!

— Вы себя-то со стороны хоть видели? — весело заржал Колупаев.

— Видели-видели, — отозвались дедушки. — Выполняем повеление самого Всеволода Ясна Солнышка, понял?

Старички были настроены чересчур агрессивно, и кузнец решил их больше своими расспросами не донимать. О приступах фамильного княжеского безумия у Буй-тур Всеволода он уже слыхал неоднократно. То Змея Горыныча изображает, то Василису Прекрасную замуж зовет. А Василиске-то, поди, уже далеко за семьдесят годков.

И вот теперь над старым людом измывается. Чуден князь, ой чуден! Оттого, наверное, на всю Русь и знаменит.

— Быстрее, Буцефалушка, совсем уж немного осталось…

Конь обиженно всхрапнул, получил от кузнеца хлыстом по ляжке и побежал заметно резвее.