Повесть дохронных лет

Туловище положил посреди воды, с одной стороны приладил голову, с другой хвост. Оценил творение и остался недовольным: на ёлочку пресловутую чем-то похоже, только срубленную, на боку лежащую в снегу. Хвост – обрубок ствола. Обмял, тоньше сделал, укоротил и свернул колечком – подсмотрел, как у свиньи на соседнем станке. Воодушевлённый, пошёл дальше: наметил стеком пасть – закрытую: пьёт сквозь зубы. Клыки не лепил: помнил, что они необычные, тупые, будто спиленные. Но сколько их там в пасти? Да и вылепить их, потруднее будет рога носорога, даже без «армеек», всеми пальцами. Морда в целом смутила: казалось бегемот мой – с плотно закрытой, очерченной стеком пастью – улыбался до ушей. Но не исправлял, вокруг только нижней челюсти наделал концентрических выборок: круги по воде расходятся.

Осталось только уши приделать, как прозвенел звонок с урока.

– Продолжай, продолжай, Франц, – включила мегафон Маргарита Астафьевна.

Я поспешил спрятать рукавицы под столешницу станка, но зоологичка из кафедры не показалась. То, что я один остался в мастерской, видела в мониторе, да и дежурная по классу от девчонок Марго, покидая мастерскую последней, доложила: «Маргарита Астафьевна! Закончили лепить. Франц Курт один остаётся. Он, похоже, никак не вспомнит своё любимое млекопитающее. Свою поделку поставлю на стеллаж, а остальные пусть мальчишки соберут – китов-слонов таскать мне, женщине, не под силу».

Марго у нас в классе за юродивую, но назвать её так никто не решался. Была замкнутой, дружбы ни с кем не водила, девчонки, даже мальчишки, её сторонились и побаивались. Круглая отличница, списывать ни кому не давала. В мастерской сидела за последним станком сзади меня, я не оборачивался посмотреть кого лепила, а проходила мимо по проходу неслышно – я не успел спрятать бегемота. Свою поделку, укрытую на дощечке тряпицей, она поставила на верхнюю полку стеллажа и ушла, по пути располосовав ногтем одного из скунсов.

Приладил уши. Поправил, чуть приплюснув, два шарика перед ушами – глаза. Вот теперь бегемот, заключил я, дивясь тому, что вроде как получилось. Во всяком случае, ничего общего с ёлкой. На медведя в речке – это да – смахивает. Эх, надо было носорога лепить: у него рог.

Встал и направился к выходу, но меня остановили.

– Кончил, Франц? – высунулась из кафедры учительница. – Позови, пожалуйста, дежурных. Передай им мою просьбу собрать поделки с мест и составить на полках стеллажа.

– Хорошо, Маргарита Астафьевна, – пообещал я кафедре.

И тут меня осенило накрыть, по примеру Марго, своё творение тряпицей и самому отнести к стеллажу, где оставить на верхней полке. Займу место повыше, глядишь, и пронесёт – очередь рассказать про любимое млекопитающее к звонку с урока до меня не дойдёт.

Неплох был расчёт, но не удался: зоологичка, в кафедре по лесенке взбежавшая и выглянувшая из-за графина, остановила меня у стеллажа вопросом:

– Что за животное у тебя, Франц?

Учительница спрашивала, мельком бросив на меня взгляд поверх очков. Тут же опустила голову и сникла в утробе кафедры – видимо, что-то интересное показывали в телепрограмме. Снова высунулась, подняла вязание ближе к глазам и колдовала крючком с мохеровой ниткой, в уголке губ в усердии кончик языка высунув. Ждала мой ответ.

Челюсть вислая, нос с горбинкой, глаза слишком широко посажены – чуть ли не на висках. Фигура – да, но лицом не Мэрилин. И ноги, наверное, «без коленок», ляжки грузноватые – поэтому-то юбки короткие не носит. Вообще полноватая. Нет, не Монро, заключил я, и ответил:

– Бегемот.

– Бегемот? – оторвалась от вязания, очки подняла на лоб Маргарита Астафьевна, – Сними тряпочку… А, в воде по брюхо.

– Пьёт… В пруду, – подтвердил я догадку зоологички.

– В пруду?.. А, в Московском зоопарке видел.

– Да, – соврал я. В Московском зоопарке я, четырёхлетний карапуз проездом на Сталинградщину к бабушкам, видел только обезьян, а на жирафа внимание обратил потому только, что у того шея была длинной, и он норовил через отгородку забрать у меня банан. Обезьяны меня тогда увлекли, но Стас Запрудный вылепил орангутанга, а слепи я, например, шимпанзе, староста убедил бы всех, что и у меня орангутанг. Запросто подставил бы, свалив из мастерской по каким-нибудь им придуманным неотложным общественным делам.

Чтобы ни у кого не возникло сомнения в том, что моя поделка действительно бегемот – ни медведь, ни обезьяна, ни поросёнок, – заколкой значка в углу пруда начертал по пластилиновой воде:

БЕГЕМОТ

Чуток поразмыслив, дополнил:

В ПРУДУ

И на конце, предвидя ёрничание Глашки-головастой, проставил:

.