Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

— Ну что, кричите теперь.

Тишина. Вера:

— А дети как? У вас их семеро, вот в чём проблема, дети совершенно невинны, и зачем оне доложны страдать?

— Но как жить дальше? «Масон», «шпион», «предатель», «пьяница», лезут в нашу жизнь, выгнали из моленны, выгоняют из деревни.

— Да, Данила, знаем мы етих людей, с ними жить невозможно, оне уже во многи жизни залезли. Данила, в чём вам помогчи? Желаете, мы в моленне подпишем за вас гарантию, и вас США примет.

— Да хоть куда, толькя бы с етими кровососами не жить.

— Мы и ваших детей поможем достать.

— Но а Маша как?

Вера:

— Позови её.

Я позвал, Маша пришла, Вера стала убеждать её:

— Марья, пожалей ету пару, оне невинны, отпусти мужа.

Маша молчит.

Вера:

— Марья, сделай добро ради Бога, и Бог даст тебе хорошу судьбу.

Молчок.

— Марья, пожалей деток.

Маша молчит.

Вера стала, все женчины стали, Вера:

— Данила, поехали.

— Нет, так не делается. Вы езжайте, а мы обсудим.

— Вы обманете нас.

— Нет. Мы обсудим и вечером приедем.

— А кака гарантия?

Марфа сказала:

— Он сказал приедет — значит, приедет.

Вера:

— Тогда ждём, приезжайте.

Остались мы одне. Маша в слёзы, но каки слёзы — ето надо увидать, ето река слёз. Как охота было показать етим женчинам ети слёзы, особенно Марфе, чтобы хорошенькя подумала, как надо берегчи жизнь. Машу я уговаривал сэлый день, но пользы никакой, она плакала и плакала. Вечером с заплаканными глазами повезла меня отвозить. Я не знал, как её ублаготворить. Привезла меня к двери, крепко меня прижала [156]и поцеловала, я ей ответил так же. На прощание сказала:

— Моя дверь для тебя всегда открыта.

— Благодарю, золотце. Прощай.

— Прощай.

30

Захожу в дом к Вере, оне остались все довольны.

Вера устроила меня к зятю Ивану на работу, Марфа нанималась шить сарафаньи, обвязывать платки кистями, вышивать. Нас пригласили в гости в Аляску, но я не захотел, не хотел Колиной рожи видать, Марфа поехала одна, я работал. Было обидно, что так поступила, ну пускай.

К Марфе долго у меня сердце не лежало, всё казалась грязна и холодна. Но постепенно всё забылось.

Марфа через две недели вернулась. Осенью пошли свадьбы, каждо воскресенье по две-три свадьбы. Как мы жили у наставника, с наставником как гости ездили на все свадьбы. Тут порядки такия: на все свадьбы наставники съезжаются. И всего мы здесь навидались. Народ потерянный, мало хто что соблюдает, по-русски нихто не хочут говорить. Немало женчин присватывались ко мне, а многи материли как могли, что Марфу бросал. К Марфе тоже мужики лезли, но она, как обычно всегда, подойдёт и скажет: «Вон тот мужик лезет». Посмотрели мы с Марфой — тут полный содом, как здесь жить? У наставников дети наркоманы, пары изменяют друг другу, разводы, пьянство, оргии. Говорю Марфе:

— Ты согласна ростить здесь детей?

Она:

— Нет, я суда своих деток не повезу, там худо-бедно, но дети там слава Богу.

— Да, я на ето же смотрю. Слушай, ты со мной согласна в огонь и в воду?

— Согласна.

— Значит, надо вёртываться. Обещаешься?

— Обещаюсь. А как с Верой?

— Надо объяснить.

Фоме с Верой всё объяснили, оне ответили:

— Вам виднея. А как жить с харбинсами?

Марфа говорит:

— Помогайте.

— Да мы отчасти можем помогчи, но ето же далёко. Вам там жить не дадут.

— Как-то будем вывёртываться.

— Ну, смотрите сами.

Мы собрались, люди узнали, занесли хто чем мог, но все подарки с собой не сумели забрать. Мы взяли 8 местов по 30 килограмм, пришлось доплачивать. Мы сколь взяли, то ишо больше половины осталось, деньгами сколь заработали, сколь добры люди помогли, но мы насобирали 15 000 долларов. У Ивана я получал 17 долларов в час, и перед самым отъездом давали 21 доллар, но я не захотел оставаться: детки сокрушали сердце.

Насмотрелись мы на всё. К заключению, турчаны почти всё потеряли, кака-то искорька остаётся, оне горячи, но боле справедливы; харбинсы и так и сяк, но горды и лицемеры; боле синьцзянсы доржутся, заботются, сами едут в монастырь и детей везут, и боле справедливы. Но всё рассыпается, продлись век — ничего не останется.

Видал тестя с тёщай на свадьбе: норкой виляют [157], перед людями оправдываются. Тёща решила на свадьбе меня угостить, подходит со стаканом и говорит: «Зятёк, выпьем!». Я не стал, на уме: «Ах ты змея!».

Перед отъездом решил попрощаться с Машей. Поехал к ней, встретились, рассказал ей, что уезжаю. Она долго глядела мне в глаза и заплакала, я тоже заплакал. Проводила, сял я в машину и часто оглядывался: она стояла смотрела, как машина удалялась. Мы свернули на другу улицу, и я больше её не видал. Но долго не мог её забыть, споминаю часто, но всё реже. Так судьба с нами расправляется.

Нас проводили Миша Зенюхин, друг с малых лет, сын помощника наставника Макара Афанасьевича Зенюхина, жена его — дочь Верина. Миша хороший парень, когда мы с Марфой стали жить у Вере, Миша всегда был с нами, он живёт хорошо, он и проводил.