Повесть из собственной жизни: [дневник]: в 2-х томах, том 2

Наутро я посылаю pneu в редакцию, датированные, на всякий случай, четвергом: «В субботу на 79, rue Denfert-Rochereau состоится чрезвычайное совещание…» Я сочиняю протокол заседания правления в среду — о необходимости использовать помещение для совещания по поводу издания юбилейного Сборника[236], о взаимоотношении с «Перекрестком». После работы Юрий едет на велосипеде в типографию узнавать условия, на каких можно издать сборник, оттуда к Кутузову, встречает его на улице, ругательски ругает; обещает устроить скандал и «морду бить» Мамченко, если вечер не будет отменен; оттуда к Мамченко, пережидает там дождь, вырабатывает план нападения на завтрашнее собрание. Оттуда к Берту — выяснять вопрос с помещением; оттуда к Станюковичу, чтобы он обязательно был на собрании.

Сегодня в «Посл<едних> Нов<остях>» после объявления Союза, что вечер отменяется — «Перекресток». А в «Возрождении» рядом с Союзом — «вечер состоится», и точная программа, кто читает. (Причем, последним номером, вместо «Т.Штильман» стоит «Т. "Перекресток”». Это меня привело в веселое настроение). Значит, какой-то скандал сегодня будет, страшно жалко, что я не могла быть на собрании[237] — все на «культуре». Боюсь даже, не вышло бы из этого скандала.

Днем, когда я спала, Елена Александровна Кутузова принесла два письма. Первое «Председателю Союза Молодых Поэтов», второе «Юрию Бек-Софиеву». Конечно, заявление о выходе (И.Н.Голенищева-Кутузова — И.Н.) — но не только из правления, но и из Союза. Такое же заявление лежит в бюро от Терапиано. И почему-то (глупая сентиментальность!), пока я несла по лестнице этот конверт, у меня сердце сжималось. И то, что он был здесь (сам принес, не по почте), и то, что он здесь уже никогда не будет…

20 июня 1930. Пятница

Все вместе: «Числа», «Перекресток», квартира, Игорь, Мамочка… «Числа», я считаю, все-таки — свиньи! Приглашают не только Юрия, но и Кельберина, и Червинскую; и совсем забыли о моем существовании. Конечно, меня это страшно обидело. И не хочу, чтобы кто-нибудь об этом подумал, но мне это очень и очень неприятно. Я все-таки думаю, что это не совсем справедливо.

«Перекресток» устраивает вечер сегодня[238]. Жаль, что мы решили не устраивать сегодня в «La Bolee». Ну, да черт с ними! Вчера была в «Посл<едних> Нов<остях>» до неприличия восторженная статья Берберовой[239]. Мне не завидно, конечно, но злит. Со многими положениями я все-таки не согласна. Они тоже свиньи, что не прислали критику — «не покупать же!»

Квартира. Освобождается квартира в РДО: две комнаты (одна темная) и кухня — 200 фр<анков>. Но без отопления. Скверная «Саламандра»[240], говорят, много берет угля, чуть ли не на 200 фр<анков> в месяц. И тоже холодно. Это — зловеще! Другое — нет воды, но воду можно провести; говорят, обойдется франков в 100. Это бы еще понятно. Еще — я там буду совсем одна. Но теперь меня это не пугает. Правда, у меня бывают часто теперь такие реакции, когда я теряю сознание, ну, да как-нибудь обойдусь. Скучать буду — это так. Но и это меня не пугает, мне даже хочется куда-нибудь спрятаться. Вот только холод. Что же делать? На холоде же оставаться — ужас, в одной комнате! Нельзя! Вот я и мучаюсь.

Игорь сильно кашляет. За 15 дней похудел на 400 гр<амм>. Что с ним делать — не знаю. Кутать его в такую жару глупо, а приходится. Ругаюсь из-за этого все время.

С Мамочкой отношения натянуты. У нас сейчас катастрофа, вот и ругаемся много. Все-то ей у меня не нравится, а мне ее вмешательство не нравится. А вчера страшно обиделась, до слез: Юрий позвал в синема, прошу Мамочку остаться с Игорем.

— Ты знаешь, что я всегда с удовольствием остаюсь с ним, но я не пойму тебя, после вчерашней реакции идти не следует, я бы не пошла.

— Ну, конечно, ты бы не пошла тогда, когда денег нет! — и я ушла.

Юрий купил билеты, пришел за мной около 9-ти, я готовлю картошку, одеваю Игоря, а Мамочка поворачивается и уходит. Я страшно обиделась, отослала Юрия, сижу с Игорем и реву. Мамочка приносит валерьянку, спрашивает: «В чем дело?», как будто ничего не понимает. Потом она сказала: «Иди, пожалуйста, иди, если ты считаешь это благоразумным» ит.д.

В перерыв пришел Юрий, я ушла в спальню. Скоро он ушел. Игорь заснул, рядом Папа-Коля. Тогда приходит Мамочка, сидит здесь, хотя в этом нет никакой надобности. Молча встает и уходит. Я говорю: спасибо. И мы до сих пор почти не разговариваем.

21 июня 1930. Суббота

Утром у Власенко. Предполагает, что может быть коклюш. Нет хрипов, легкие чистые, нет температуры, распухли железки… Правда, кашель еще не коклюшный — довольно мягкий, так что есть надежда, что это пройдет и так. Дала микстуру, делаю горчичник.