Повесть, которая сама себя описывает

Олег встал из-за столика — размять ноги и немного развеяться. Вошел через занавески в маленькую комнату. Она еще не натопилась, здесь было прохладнее и свежее — не так накурено. Олег мельком окинул взглядом комнатку — диван, заваленный постельным бельем вперемешку с верхней одеждой, круглый стол, заваленный всем, что только может (и даже не может) прийти в голову, рассохшийся буфет, колченогие старинные стулья. На стене висели ржавые часы с неподвижным маятником и какая-то картинка, настолько преужасная, что Олег подошел поближе и присмотрелся.

Это была не картинка — фанерка с грубо выжженным изображением, настолько грубо, что, лишь внимательно приглядевшись, Олег с трудом разобрал, что это была репродукция известной картины «Охотники на привале». Черные, разной ширины и глубины борозды от выжигательного аппарата складывались в картинку весьма бредовую. Казалось, что один из охотников, с огромным уродливым лбом, по пояс увязший в болоте, тянет когтистые лапы к другому, который в ужасе наставил на него пистолет. Тело же третьего, длинное и белое, простиралось по земле под совершенно неестественным углом к лежащей на плахе голове, черной и словно бы расщепленной надвое. Между охотниками лежало ружье, в левом углу маячило нечто похожее на переломленного пополам козла.

А Дарьку он увидел чуть позднее, а мог и не увидеть, если бы та не пошевелилась. Но она всхрапнула и перевернулась на другой бок. Она спала на печи. Оказывается, печь, или, кажется, не печь, а это называется полати, со стороны комнаты оснащена типа лесенкой, туда забираются, и можно спать. Она всхрапнула, и Олег сразу увидел. Спящая красавица, хотя какая красавица, рукой вытерла рот, потому что у нее вытекла слюнка, и повернулась к нему спиной. И высунула ноги из-под одеяла, потому что становилось жарко, к сожалению, только до колен. Ноги у девочки были грязные, и Олегу это понравилось, потому что такова уж была его планида.

Тут дверь скрипнула — это вернулся Иван с охапкой дров и со страшным грохотом бросил их у печи. Олег быстро отвернулся от девки обратно к ужасной картинке.

— Изучаешь? — сказал Иван Олегу. — Давай-давай, генералом будешь!

Тем временем сковородка на плите стала тихонько потрескивать. Иван распахнул дверь и зычно крикнул:

— Эй, повар хренов! Сковородка уже красная, ты где заснул?

— Чичаза, штана надевала! — ответили со двора.

Малахайка вернулся с грудой мяса в окровавленных руках.

— Сейчас под свежие потрошка выпьем! — сказал он и бросил мясо на сковородку. Оно сразу оглушительно зашипело, и Малахайка, торопливо схватив ложку, стал мешать в сковороде.

— Ай, сука, горячо! Как натопил!

Он завертел головой, увидел брошенные на полу брезентовые рукавицы и, надев правую, снова стал мешать мясо. По комнате поплыл запах, от которого у Олега немедленно и обильно потекли слюнки.

Иван снова налил стопки, на сей раз до краев, и спросил:

— Ну че, скоро? Я уже налил.

— А готово!

И Малахайка, обернув рукоятку сковороды грязным полотенцем, поставил сковороду на стол, и его лакированная поверхность сразу затрещала.

— Ну куда ставишь, подними! — воскликнул Иван и, когда Малахайка приподнял, подложил под нее валявшийся под столом противень.

— Ого, с горкой налил! — одобрил Малахайка.

— Ну а как?! Под такую-то закуску!

Малахайка, возбужденно потирая ладони, сел за стол.

Чокнулись и до дна выпили. Взяли вилки и стали есть. Обжигающее мясо было сильно зажаренным снаружи и несколько недожаренным внутри. Иван тоже заметил это, но сказал:

— Ничего! Горячее сырое не бывает.

Так или иначе, но мясо было необыкновенно вкусным.

— Ты легкое, легкое возьми! — посоветовал Олегу Малахайка.

Олег взял кусочек легкого. Оно было действительно легким и восхитительным: хрустящее сверху и воздушно-нежное внутри, хотя жевалось долго.

— А теперь — печенки кусочек и сверху сальца!

Олег попробовал — и это было еще вкуснее.

Через пять минут сковородка была уже совершенно пуста, а аппетит только-только пришел. Поев, Олег почувствовал, как особенно горячо зажгла внутри водка. И, видимо, не он один, потому что Иван сказал:

— О, как захорошело!

— Закуска градус повышает, — поучительно ответил на это Малахайка.

— Малахайка, не умничай! И без тебя хорошо.

Выпили еще, стали рассказывать, кто больше всех выпил. А еще Иван рассказал, как однажды на спор съел живого мыша. Они поспорили на бутылку, и дядя Ваня взял мыша, откусил ему голову, и проглотил, и запил полным стаканом водки. Для дезинфекции, как он говорил, потому что мыши все-таки очень грязные животные, могут переносить болезни до чумы включительно, но если со стаканом водки, то тогда еще ничего, еще можно. Потом пошли разговоры опять про выпивку и про медицину.

Но все эти разговоры юноша слышал как сквозь вату. Он привалился на диван и незаметно приподуснул. И увидел сон. А проснулся он — и странно было вспомнить ему о его сне, потому что проснулся он с эрегированным пенисом, притом снилось какое-то несусветное. Что-то настолько гнусное и похабное, что он охотно забыл.