Повесть, которая сама себя описывает

Продукты на рынке тоже не слишком дороги (по сравнению с магазином, конечно, дороги, а так-то не слишком), но желудок один, да и тот — свой он, не казенный. Не сказать, что идеально здоровый. Цельного поросенка с хреном и горчицею нипочем не осилить, да и за фигурой следить надо. Икра черная, красная и даже баклажанная весьма солона: съешь ложек пять — еще ничего, а съешь двадцать — замучаешься потом пить, и наутро опухшая, как после пьянки.

Если же, например, бухать, если же, например, коньяк по двадцати пяти рублей бутылка? Да, бывают такие коньяки. И можно ежедневно выпивать по бутылке, хотя и это уже алкоголизм. А если по две — то это уже не просто нормальный такой алкоголизм, а форменный запой, тогда уже ничем другим заниматься будет невозможно. И как же опять же желудок и ему подобный цирроз печени?

Одно время мамочка пристрастилась проводить выходные в Крыму. В пятницу вечером летела туда, а в понедельник утром — оттуда, прямо с самолета на работу. Но эта суета надоела быстрее, чем даже ожидалось.

Одним словом, верно (хотя только отчасти) говорил про СССР гражданин Корейко — проклятая страна, в которой миллионер не может пригласить свою девушку в кино. Ну, девушку-то в кино, пожалуй, может. Но миллионеру еще хуже — он всегда на виду. Много ли их, миллионеров? Стива утверждает, что официально в городе их двое. Один из них то ли рабочий, а то ли инженер на «Уралмаше», но факт, что изобретатель, а за патент ведь деньги платят. Так он стал миллионером. И второй тоже как-то стал. Так говорит Стива, а он, конечно, откуда-то эту информацию почерпнул, потому что не такое у Стивы воспитание, чтобы фантазировать. И эти двое точно на виду у соответствующих органов. И девушку в кино миллионер может пригласить. Если не женат. А если женат, то, пожалуй, и не может. Мало ли, может быть, органы мгновенно жене доложат.

Мамочка, слава богу, не миллионерша. Поэтому за ней (хочется верить) никто не следит.

И вот, удовлетворив материальные потребности, мамочка приступила к удовлетворению духовных, что оказалось гораздо дороже.

Дома появились иконы, дореволюционные книги, возникли картины и хрусталь не просто чешский, а чешский художественный, а то и так называемый невский, поменялись ковры — такие ковры, какие мамочка в больших количествах доставала хорошим знакомым, поменялись на такие, которые доставали ей в единичных экземплярах знакомые нехорошие, хотя тоже полезные (хотя случись чего — в перспективе и вредные). Мебель импортная постепенно стала уступать место отечественной. Смешно, правда? У женщины, которая снабжает импортными гарнитурами городских снобов, — отечественная мебель! Да, но не новодел, мебель производства Российской империи. Гамбсовские стулья из дворца. Гобелен «Пастушка» по мотивам одноименного полотна художника Лаушкина. А что касается самого полотна — так вот и оно, на противоположной стене висит, дырку на моющихся обоях закрывает. Гарнитур генеральши Поповой. Конторка, стоя за которой, — кто знает? — быть может, когда-то писал сам Гоголь, а вот теперь — Кирюша. Стоит и пишет.

Кирюша тоже постепенно проникся. Отчасти, может быть, потому, что достали эти заокеанские клеветники, потому что в настоящей России жизнь все равно была лучше, чем в современной Америке, а на эту долбаную современную Америку весь Советский Союз только и молится втихушку. И проникся, и стал действительно писать за конторкой. Полюбил все отечественное, за исключением только бытовой техники. Даже шмотки хотя и донашивал фирменные, но уже пальто имел отечественного пошива, и два костюма тоже. Потому что это как-то несравненно культурнее — портной, примерки, все дела.

И образ жизни он стал вести хотя и не социалистический (тьфу, сгинь, рассыпься!), но и никак не американский. Когда мамочки не было дома (а ее почти никогда и не было) и позволяла школа (это реже), старался просыпаться попозже. Лежа, непременно набрасывал немного сонною рукой что-нибудь в свою Поэтическую Тетрадь. Затем заваривал шоколад и, пия оный, знакомился с литературными новинками. На столике его лежали зачитанные до неприличия «Соблазн» и «Безотчетное» Вознесенского (и именно ему он был обязан идеей одной своей гениальной поэмы). Лежал «Буранный полустанок» Айтматова, который он непременно собирался прочесть в ближайшем будущем. Лежал «Жук в муравейнике» Стругацких, который он намерен был читать сразу после «Буранного полустанка». Лежал и политический роман писателя Чаковского «Победа», который он и в страшном сне не собирался читать, но все-таки держал на столике в качестве литературной новинки.

Затем Кирюша вставал и (хотя и не без некоторого содрогания) выпивал рюмку водки, закусывая моченым яблочком. Затем… Затем делал маникюр, одевался и непременно на таксомоторе ехал завтракать в заведение.

К чему многоточие после первого «затем»? Ну… А вот все обязательно нужно знать? Ну знайте, Кирюша ведь ничего не скрывает. Всякая подробность истории Кирюшиной жизни драгоценна для потомства. Нате!