Повесть о бабьем счастье

По-кошачьи мягко, вкрадчиво Вика двигалась вдоль стола, .выдергивая из букетов только красные гвоздики, набрала приличную охапку. Но Соня рассудила иначе — схватила кувшин с морсом, куда-то выплеснула его на кухне, вернулась с водой, подставила кувшин Вике:

— Ну-ка, поставь цветы сюда! Не ты их заслужила, не тебе ими любоваться!

Вика покраснела, прикусила губы, но цветы послушно опустила в кувшин. Мне стало жалко ее, но ничего исправить я не могла — Соня все равно не даст. Она такая, моя Соня.

«Под занавес» Вика попросила Павла отвезти ее домой, детей она отправила еще днем. Ему неудобно было отказаться, к тому же подарок для меня, что он заказывал, не привезли, он решил сам узнать, в чем дело.

— За подарком пусть едет, — негодовала Соня. — Но зачем провожать эту божью коровку? Зла не хватает! Вот прилипала! Сейчас я ей такой разгон устрою!

Я буквально за полу утащила Соню в детскую и там попыталась успокоить: ничего предосудительного нет в том, что муж проводит домой гостью.

— Знаю я эту породу баб,— ворчала Соня,— все подберут, что плохо лежит.

Нет, мой муж не из тех, кто «плохо лежит», Соня просто потеряла веру в мужскую порядочность, поэтому так рассуждает. Она родила ребенка в сорок два года, ее муж испугался: «Зачем он нам сейчас? Какая польза от него? Пока вырастим, дуба дадим». И предъявил ультиматум: «Или я, или ОНО!»

Но разве Соня могла отказаться от ребенка, если всю жизнь страдала из-за того, что у нее не было детей? Она уже не надеялась, и вдруг..» Надо быть матерью, чтобы понять это.

Муж бросил ее и вскорости женился на какой-то юной особе. Прожил с нею два года, заболел, попал в больницу, перенес сложную операцию на желудке, а когда вернулся домой, не застал там ни молодой жены, ни вещей. Явился с повинной к Соне. Она вышла на порог с сынишкой на руках: «Яшенька, скажи этому проходимцу, погромче скажи: „Пошел вон!”» И мальчик доверчиво, звонко прокричал: «Пасел вонь!»

Что ж, только она сама могла вынести такой приговор, ее право.

Мы с Соней не расстаемся с той самой поры, как во время эвакуации умерла в поезде ее мама. Вечером она пожаловалась на боли в сердце, легла пораньше спать и не встала. Соня, как и мы, спала с мамой на одной полке «валетом». В тот вечер она никай не могла удобно умоститься, ворчала: «Мама, ты разлеглась, раскрываешься, а мне холодно!»

И только утром мы поняли, что Сонину маму уже не разбудить...

Соня осталась с нами. В далекой Киргизии, в городе Пржевальске, мы с ней закончили школу, вместе вернулись домой и хотя сейчас живем в разных концах города, все равно рядом. Не знаю, если бы у меня была сестра, стала бы она мне роднее Сони?

Глава четвертая.

Я открыла окно и только сейчас почувствовала застоявшуюся духоту в комнате. Свежий ветерок накинулся на меня, обшарил с головы до пят. Где-то, кажется совсем рядом, залаяла собака, мальчишеский голос позвал: «Фрейд, ко мне!» Я облокотилась о подоконник и тут же отпрянула: засохшие хлебные крошки острыми песчинками впились в мои локти. Опять сын кормил птиц, а с подоконника не смел! Обещал подвесить кормушку, да так и не собрался. Много птиц слетаются сюда, а хозяйничают преимущественно воробьи, забавно наблюдать за ними. Неуклюжий голубь только нацелится в облюбованный кусок, как воробьишко тут же выхватывает у него из-под носа, относит в сторону, клюет, а сам косится на «гиганта».

Говорят, у Петропавловской набережной видели розовую чайку. Что это за чудо такое? Появились в наших краях и аисты. Почему она не пришла, Таня? Хотя бы позвонила! Отправила «парламентера»! Но о чем Фил все-таки хотел поговорить со мной? Как и чем я могла помочь ему? От чего спасти? Предлог! Войти в наш дом, реабилитироваться. Нет, подлость прощать нельзя ни при каких обстоятельствах! Иначе ее не искоренишь.

Легковые автомобили, визжа тормозами, подкатывались у перекрестка один к другому и замирали, помаргивая красными глазками, в ожидании зеленого сигнала светофора. Время движется к полуночи, а людей на тротуарах не меньше, чем днем, только сейчас никто не бежит, пытаясь обогнать друг друга, лавируя в толпе, как ручеек среди камней; жизнь как бы утихомирилась, призамедлила свой стремительный бег.

Над кинотеатром через улицу вспыхивает, будто пульсируя, неоновое слово «Призыв» — там идет фильм «Блокада». Никогда не забыть ленинградцам девятьсот страшных блокадных дней. Мой дед наотрез отказался эвакуироваться. В народное ополчение его не взяли — стар, так он пошел на завод, в свой кузнечный цех: «Пока меня ноги держат, руки слушаются — буду работать!» Бабушка осталась с ним: «Меня от моего родимого только смертушка оторвет».

Они умерли от голода...

А моя дочь может откусить булку с маслом и швырнуть ее в бачок для пищевых отходов.