Повесть о бедных влюбленных

Просьба была исполнена. Все увидели, как Синьора поднесла к глазам бинокль, кивнула и сделала жест благодарности и приветствия, похожий на благословение; потом она обменялась со своими приближенными несколькими словами, по-видимому, одобрительными.

— Что скажете. Синьора? — заорал Стадерини. — Поножи или нет?

Синьора кивнула дважды головой, повторила жест одобрения и отпущения и исчезла вместе со своими наперсницами.

Никто не слышал, как петух Нези прокукарекал в первый раз, но так как время было позднее и скоро предстоял обход, Нанни не участвовал в сжигании чучел. Вскоре бригадьере действительно явился; в окнах и у дверей на виа дель Корно все еще кипела жизнь.

А фонарик Милены, за которым никто не присматривал, вспыхнул и сгорел в одно мгновение; остался только голый каркас, раскачивавшийся на ветру.

— Бедняжка Милена, — сказала Фидальма. — Даже в мелочах ей не везет!

Но не все присутствовали на скампанате: во-первых, обитательницы «Червиа», за исключением Олимпии, которая поладила с Уго, в эти часы заняты были своей работой; во-вторых, не было обоих фашистов, Карлино и Освальдо. Освальдо заперся в гостинице в обществе Элизы. А Карлино теперь все больше притягивало зеленое сукно в «Казино Боргезе», где он мог водить компанию с аристократами; он хвастливо уверял, что ему наплевать на них, но ведь как-никак общение с ними «возвышает и облагораживает», говорил он.

Возвращаясь из клуба, почти на рассвете, Карлино встретился с Элизой, выходившей из «Червиа». Виа дель Корно обезлюдела, фонарики на окнах потухли, по всей улице валялись бумажки и всякий мусор. Элиза шла растрепанная и сердитая. Карлино собрался было поздороваться, но она приложила палец к губам: Нанни мог проснуться, а ей перед возвращением домой хотелось подышать свежим воздухом и выпить чего-нибудь горячего. На Элизе было белое платье, которое она не успела застегнуть на все пуговицы. Она наклонилась, чтобы затянуть ремешки на туфлях.

— Баюкай их, как маленьких. А усыпить их труднее, чем собаку-пустолайку, — бормотала она.

Выпрямившись, она, как могла, привела себя в порядок и, поглядев на Карлино, который все еще стоял перед ней, иронически улыбаясь, сказала, вполголоса:

— А все это по вашей вине!

— Вот те на! — сказал он также шепотом. — Я даже и не знаю, с кем ты сегодня спала!

Он говорил насмешливо, как подобает тому, кто только что покинул хорошее общество, а сейчас столкнулся с потаскушкой; не имело значения, что он неоднократно развлекался с ней. Даже наоборот.

— До чего вы довели беднягу Освальдо! — не удержавшись, воскликнула Элиза.

— А! — сказал Карлино. — Я тебя провожу. Они повернули на виа деи Леони.

— По правде говоря, — сказала Элиза, — я собиралась пройтись одна. Не хочется разговаривать.

Было уже совсем светло. На Палаццо Веккьо пробило шесть. Первые лучи солнца озарили портик «Фоли-Бержер". Прошел трамвай; из полуоткрытых дверей пекарни Кьяруджи тянуло вкусным запахом теплого хлеба. В прохладном сухом воздухе дышалось легко. Река текла зеленоватая и спокойная; на каменистой отмели килем вверх лежали лодки. На окрестных холмах, радовавших глаз чистыми, ясными красками, зазвонили колокола монастырей.

— Забудем всю грязь! Какой покой кругом! — сказала Элиза.

— Да ты, оказывается, поэт! С каких пор? — заметил Карлино.

Элиза присела на парапет набережной, подставив спину теплым солнечным лучам и уронив руки. Она жадно вдыхала воздух. Карлино подпрыгнул и уселся рядом с ней.

— На, кури, — сказал он.

И тотчас же этот день стал для Элизы обычным, как и все прочие дни; рядом был мужчина, который если и не выражал желания спать с ней, то все же требовал, чтобы она разговаривала, слушала его. И курево — тоже обычная отрава. Элиза снова превратилась в соблазнительную потаскушку, жадную до денег, распущенную на язык и страдавшую болезнью сердца.

— Так, значит, сегодня ночью ты была с Освальдо? — спросил Карлино.

— Почти уж целый месяц все ночи.

— Скажите, пожалуйста, какой прожигатель жизни!

— Получил куртажные за три месяца.

— Он тебя в свои дела посвящает?

— Во всё посвящает.

— Например?

— Ну, например, рассказывает, что у него есть невеста в Монтале Альяно, но девушка, кажется, ему изменяет.

— Почему же он ее не бросит?

— Слабовольный. Вы ведь, синьор бухгалтер, хорошо его знаете. Послушайте-ка, что же это вы и другие «камераты» так нехорошо с ним поступили? Это его больше всего мучит!

— А-а! — протянул Карлино, облизнув языком губы. — Он рассказывает про дела фашистской организации женщинам, да еще таким, как ты!

— А пусть рассказывает сколько хочет! У меня в одно ухо влетает, в другое вылетает!

— Правильно делаешь, — сказал он и, спрыгнув на землю, добавил: — Хочешь выпить чего-нибудь? Пойдем угощу.

— Пожалуй, я выпила бы горячего лимонада.