Повесть о белой медведице

– Так все зримо, четко, в цвете, как наяву… Там, где бухта Роджерс, где как бы въезд на остров Врангеля, будто стоит громаднейших размеров памятник, архитектурный ансамбль, все из чистейшего белого мрамора. Да… На высоченной колонне-постаменте – белая медведица. Та самая, с искривленной шеей, которую мы сегодня метили. Нет, она не просто повернула голову, а стоит именно с искривленной, перебитой пулей шеей. Слева и справа от постамента – мемориальные доски, очень большие, в три человеческих роста. На одной высечены ставшие хрестоматийными для зоологов слова Джулиана Хаксли[1]: «Крупные животные, свободно и безбоязненно разгуливающие по необозримым просторам, – это зрелище волнует и восхищает подобно созерцанию прекрасного здания или прослушиванию гениальной симфонии». Не правда ли, звучит как издевательство по отношению к той, с искривленной шеей, что стоит на постаменте?… Другая доска сплошь исписана. Знаете чем? Цитатами вот из этой брошюры. – Игорь Валерианович раскрыл книжку и начал переводить с английского те места, которые помечал карандашом: – «…медвежата залегли на туше застреленной матери, злобно ворча и фыркая…», «Мы выстрелили и тяжело ранили одного из медвежат…», «…минимальное число белых медведей, убиваемых ежегодно во всем мире, превышает 1300…», «Предполагают, что в полярной области все еще бродят 11000—12 000 белых медведей…»

Игорь Валерианович отбросил брошюру, замолчал.

– Пожалуй, цитаты более соответствуют характеру памятника… – задумчиво сказал один из кандидатов.

– Ваш сон вовсе не кошмарный, Игорь Валерианович, – вставил другой. – Не сон, а явь. Действительное положение вещей.

– Явь бывает пострашнее самого кошмарного сна, – добавил третий.

V

Два песца, серебристый и голубой, с желтыми и прозрачными, как смола, глазами, пять белых чаек, бургомистр и ворон вот уже полтора года неотступно преследовали Кривошейку, где бы она ни находилась, куда бы ни шла. Нахлебники питались остатками пищи белой медведицы. К подобному соседству пернатых и зверей она давно привыкла, не замечала своих нахлебников и не охотилась за ними даже в дни жестокого голода. Они полностью зависели от добычи медведицы, и погибни она во льдах голодной смертью, та же участь постигла бы и нахлебников. У каждого медведя были свои нахлебники, свое сопровождение, своя братия, которая не потерпит чужаков, вырывающих у них кусок изо рта.

И сейчас, едва Кривошейка ступила со своим малышом на паковые льды, два песца, серебристый и дымчато-голубой, пять белых чаек, бургомистр и ворон немедленно присоединились к ней. Похоже было, что долгие полярные месяцы они терпеливо ожидали выхода своей кормилицы из берлоги. Дождались.

Боевитый медвежонок обрадовался появлению птиц и зверей и начал гоняться за ними. Он думал, что все живые существа, населяющие этот огромный солнечный мир, созданы для забавы.

Медведица шла неторопливой поступью, покачивая искривленной шеей из стороны в сторону. Когда медвежонок кусал ее задние ноги, она останавливалась. Малыш поднимался на дыбки, отыскивал пахнущий рыбьим жиром сосок и подкреплялся. Изредка он начинал фукать и скулить – уставал. Медведица тотчас ложилась; детеныш вскарабкивался на широкую спину, впивался коготками в мягкую подпушь. Если на пути встречались широкие разводья или полыньи, переплыть которые малышу было не под силу, он цеплялся зубами за короткий материнский хвост и таким образом благополучно переправлялся с Кривошейкой на противоположную сторону.

Ни на песцов, ни на бургомистра, ни на ворона медведица не обращала никакого внимания, но за полетом белых чаек следила зорко и неотступно. Чайки недаром кормятся возле белых медведей. Они зарабатывают пищу неустанным трудом. Белые чайки – разведчицы. Летая над ледяными полями, они криком и направлением полета указывают медведю местонахождение тюленей.

Вот и сейчас одна из чаек, вернувшись из облета, спикировала на Кривошейку, ударила крылом лобастую голову и пронзительно прокричала. Проделала это вторично. Медведица поспешила за птицей. Изредка она поднималась на задние лапы, принюхивалась и оглядывала торосистые поля. Чтобы лучше видеть, Кривошейка подпрыгивала. Мили через три зверь наконец обнаружил тюленя. Это был лахтак – морской заяц. Лахтак похож на «сухопутного» зайца: круглая морда, торчащие уши. Он грелся на солнышке возле лаза, проделанного во льду. Зайчишка весом за триста килограммов и размером немногим меньше коровы. Теплые весенние лучи смаривали его, он засыпал ровно на минуту, затем беспокойно крутил головою, высматривал глубоко посаженными глазами: нет ли какой опасности. Осторожный, всегда начеку. Иначе в Арктике нельзя. Не выживешь.