Повесть о Белом Скитальце

Карл остывал медленно. Он сидел, опасаясь поднять глаза, чтобы не выдать бушевавших в нем чувств неловкости и досады.

— Что с Тийе? — тихо спросил он.

Д’Эмерли с готовностью отозвался:

— Ранен, однако не опасно.

— Ранен… А этот чистюля начинает мне нравиться. — Герцог взглянул исподлобья в ту сторону, где находился Скиталец, и мрачно усмехнулся: — Какой он, к черту, Свирепый! Клянусь святым Георгием, в нем свирепости не больше, чем у моего шута болтливости!

— Он был таковым, ваша светлость, — посмел возразить д’Эмерли. — До сей поры он не простил ни одному задире и расправлялся с противниками весьма жестоко.

— И все же он не свиреп. И не добр. Просто Белый Чудак. Впрочем, как ни зови его, но, клянусь святым Георгием, это великолепный рыцарь!.. Вот что, Эмерли… Впрочем, лучше ты, Кревкер: предложите ему остаться.

— Государь…

— Экий ты щепетильный, Корде! Ну, отправь к нему д’Эмберкура…

Начался общий турнир. Со стороны ворот наступали бургундцы, навстречу им скакали наемники и несколько странствующих рыцарей. Белый Скиталец участия не принимал. Он смотрел, как сошлись противники, как упали на землю первые неудачники.

В разгар сражения к нему приблизился посланец герцога Карла.

— Прошу господина рыцаря оставить седло и снять шлем, — несколько суховато сказал д’Эмберкур.

Белый Скиталец спешился, но шлема не снял.

— Мое имя Уайт, — представился он. — Я никогда не поднимаю даже забрала, почтенный сеньор, это мое правило.

Д’Эмберкур смутился, не зная, на что решиться. С минуту он рассеянно разглядывал прозрачные камни на шлеме незнакомца, затем, словно позабыв о своей просьбе, сказал:

— Сьер Уайт, герцог Бургундии и Лотарингии, Брабанта и Лимбурга, Люксембурга и Гельдерна…

— …Княжества Эно, — нетерпеливо перебил незнакомец, — Голландии, Зеландии, Намюра, Зутфена и так далее, и так далее…

Наслышавшись разного рода небылиц о странном рыцаре, д’Эмберкур вконец смутился и не знал, то ли возмутиться на явную дерзость, то ли пропустить ее мимо ушей и добиваться главного — того, о чем говорил рыцарь почетного ордена Золотого Руна маршал Бургундии Филипп Кревкер де Корде… Он взял себя в руки, басовито покашлял в перчатку и окрепшим голосом продолжил:

— Сьер Уайт, мой государь предлагает вам поступить на службу в доблестное бургундское войско.

Белый Скиталец с минуту молчал.

— Недавно я слышал спор двух людей, — наконец сказал он. — Один утверждал, что человек рождается жестоким и всю жизнь затем дерется, чтобы отвоевать для себя место под солнцем. Другой же говорил обратное: человек рождается добрым для созидания, совершенствования мира. Как полагаете: кто из них прав?

— Несомненно первый. Но…

— Меня этот спор заставил задуматься, почтенный сеньор. В самом деле: что пользы в раздорах, в войне, на которые тратится много времени и денег, которые можно было бы употребить на полезные для людей дела? Я уверен: зло — это тяжелая болезнь человека…

— О чем вы, сьер?

— А вы так и не поняли?

— Погодите. — Д’Эмберкур пристально вглядывался в черную щель над забралом, словно хотел рассмотреть лицо незнакомца, но, так и не поняв, что так вдруг обеспокоило его, спросил: — Что вы такое… говорили?

Тот не ответил. Вскочил в седло и направился к арке ворот.

— Ну что? — спросил ожидавший посланника де Кревкер. Д’Эмберкур с усилием оторвался от одолевавших мыслей.

— Что-то в нем… не пойму…

— Он покинул Перонн?

— Да, граф. Он отказался и, кажется, поехал в Плесси-ле-Тур.

— К королю Людовику? Этого его светлость нам не простит.

Кревкер досадливо потеребил седую бороду и направился к герцогу. Д’Эмберкур же, поняв по-своему смысл последних слов графа, разыскал начальника отряда наемников и сказал ему, что Белый Скиталец должен умереть по дороге на Плесси-ле-Тур — таков якобы приказ его светлости государя Бургундии.

Сообщение пятое,

познакомившись с которым, нетрудно убедиться, насколько действенна сила дьявола и насколько слаба надежда на всевышнего

Отряд кондотьера де Бассо проскакал по дороге на Париж почти три лье. Не обнаружив Белого Скитальца, пересек дорогу на Амьен, затем на Бапом, на Кодри, и только поздно вечером измученные и злые наемники догадались осмотреть дорогу, ведущую в Руазель.

Синие сумерки вползли в долину, медленно проглатывая крестьянские поля, невысокие покосившиеся домики и дальнюю гряду леса. Пахнуло свежестью реки — ее потемневшая гладь призрачно светилась под кручей, — с полей потянуло запахом нагретой за день травы, от жилья — смесью дыма и мокрой крапивы.

Из долины вернулись двое разведчиков, которые сбивчиво и несмело доложили о том, что Белый Скиталец именно на этой дороге, один, едет не торопясь и, конечно же, нападения никак не ожидает.

— Далеко отсюда? — спросил кондотьер.

— Недавно миновал деревню.

— Наконец-то! — Де Бассо с силой сжал древко копья. — Живей на дорогу, ребята! Мы окружим его и нападем одновременно!.. А вы чего? — недовольно сказал он разведчикам, заметив их смятение.

— Не надо бы, сеньор, — едва слышно произнес один. — Беда будет… Мы видали — он вроде светится в темноте…

— Что вы тут болтаете? А ну, живей на дорогу!