Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

24 мая, в день святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, выступив рано утром перед толпой прихожан со словами: «Я обращаюсь к правящим кругам с просьбой прекратить политику дискриминации и преследований и прокляну тех, кто намерен творить зло», Софийский митрополит был задержан и «закрыт» — «за подстрекательство».

Однако ситуация уже вышла из-под контроля. На улицу вышли многие тысячи горожан, — совершенно невозможные по масштабам Болгарии толпы: рабочие, студенты, коммунисты во главе с секретарем горкома Тодором Живковым, всякая городская мелкота, монахи. Множество евреев, смяв заслоны, прорвались на центральную площадь, и началось то, что в газетах мягко назвали «беспорядками».

Взять ситуацию под контроль людям Белева, правда, удалось, но после долгой и тяжкой драки с применением спецсредств. Полиция арестовала более четырехсот человек, лидеры еврейской общины спрятались в доме митрополита, а между тем во Дворец явилась новая делегация, во главе с Екатериной Каравеловой, Димитром Пешевым и Иваном Багряновым, тепло встреченная княгиней Евдокией, а также маршалом двора Георгием Ханджиевым, отцом Чезаре — духовником царицы Иоанны, крайне расстроенной происходящим, и царским «ясновидцем» Любомиром Лулчевым (своего рода тогдашней «бабой Вангой»).

Никаких споров не было. Все друг друга понимали, все считали, что царю пора вмешаться, и 25 мая, вернувшись во Дворец, Борис пригласил Филова на беседу, после которой премьер записал в дневнике: «Его Величество полностью отменил меры, принятые против евреев. Что скажет Берлин?!».

Попытка Адольфа Бекерле давить завершилась неприятным открытием: царь больше не вилял, а был прям как доска: «Евреи моей страны — ее подданные, и всякое посягательство на их свободу мы воспримем как оскорбление болгарам. Прошу сообщить в Берлин, что разговор о "Плане А" исчерпан. Г-н Филов получил указание взять за основу "План Б". Всего наилучшего».

Дальнейшие обсуждения исключались. Решительно все, знавшие Бориса, подтверждают: мягкий, уклончивый и не любивший спорить, он, приняв решение, становился тверже и упрямее отца, переупрямить которого не удавалось никому и никогда. «Отпустив посла, — вспоминает царица, — муж долго играл с Симеоном и выглядел крайне усталым, но я редко видела на его лице такое спокойное и умиротворенное выражение».

Ситуация иссякла. Софийские евреи в рамках «Плана Б» получили распоряжение уехать из города — с глаз херра Бекерле долой, лагерь под Пловдивом опустел, трудоспособных евреев-мужчин, как и было сказано, определили на стройки, сотню арестованных демонстрантов «за хулиганство и сопротивление полиции» «закрыли» в лагере, но ни о каких депортациях речи уже не было. Даннекер, чертыхаясь, убыл, Белев тяжко запил, а митрополит Стефан, подводя итоги, сообщил покидающим его дом лидерам общины: «Мы с вами можем гордиться своим царем». И есть ощущение, что таки да.

Ну и всё. Добавить можно разве лишь то, что спустя год с небольшим большинство действующих лиц этой драмы попали под каток. Не так, так этак. Адольфа Бекерле взяли в плен советские солдаты, в 1951-м он получил «четвертак», через четыре года был передан ФРГ «для отбывания наказания»

и вскоре оказался на свободе, но в 1966-м вновь попал под суд и, не будь болен, мог бы сесть на восемь лет, а так не сел. Зато Теодор Даннекер, опознанный союзниками в Италии и опасаясь неприятностей, застрелился.

Что до болгар, то многих, чьи имена были упомянуты, включая 20 подписантов «меморандума Пешева», расстреляли как «пособников фашизма» и «ярых монархистов», заодно с Богданом Филовым и Петром Габровским (Александра Белева, пытавшегося бежать, при поимке забили ногами). Самому Пешеву по ходатайству еврейской общины удалось выжить: он получил 15 лет, отсидел около года и умер спустя много лет в нищете. Диляну Паницу отдали под суд за работу в ведомстве Белева, но — тоже вступилась община — оправдали, однако в ходе допросов так поломали, что она вскоре скончалась.