Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

Вот Дамян — иное. Тоже ницшеанец, но без теории. Авантюрист со смутными взглядами. Патриот, но не столько страны, сколько своих о ней представлений. Бескорыстный до одури, но падкий на почести до дрожи. Республиканец, но с бонапартистскими замашками, по психотипу изрядно напоминающий латиноамериканского каудильо средней руки, и не столько ищущий, кому служить, сколько обожающий командовать. Но, по крайней мере, в рамках того, в чем как-то разбирался, без порывов в Гении.

Политический дальтоник, выложил Болгарию советским войскам на блюдечке и представлял ее на Параде Победы, но ни Москва, ни большинство коммунистов ему никогда особо не доверяли (его назначение, как писал один из его будущих преемников Петр Данчевский, офицер РККА, «явилось вынужденным политическим компромиссом партии») — и правильно делали. Ибо, в отличие от друга Кимона, который, единожды поставив на красное, ставок уже не менял, военный министр при всех поворотах судьбы оставался прежде всего человеком касты. Доверяя людям своего круга, даже если идеологически они были в контрах, он не любил полуграмотных «народных генералов», крепко недолюбливал политруков и особенно — наглых парней из «Държавной сигурности» нового призыва. Их он презирал, иногда (о, эта воинская брезгливость!) прилюдно именуя месарями, то есть мясниками, и таласъми, то есть упырями, что еще хуже, потому что уж чего-чего, а презрения такие ребята не прощают.

А поскольку отчитывалась безпека, в первую очередь, перед Москвой, на ее отчетах Москва и строила выводы, докладывая «инстанции», а «инстанция», в свою очередь, давила на тов. Димитрова. Дескать, время, уважаемый Георгий Михайлович, дорогой Вы наш человечище, тяжкое, Трумэн гадит, а стало быть, армия должна быть абсолютно надежна, и потому «недостаточно решительные действия» категорически недопустимы.

Слегка смягчало ситуацию то, что Велчев — этого никто не отрицает — преклонялся перед личностью тов. Димитрова, считая того, независимо от окраса, тем самым юбер-меншем, служить которому он мечтал всегда, — и тов. Димитров, выживший в Москве 30-х и научившийся видеть людей насквозь, это знал. А потому прикрывал военного министра, даже при том, что «инстанции», культа личности не признававшей в принципе, такие сантименты не нравились.

Однако изменить логику событий человек не волен. Аккурат в эти дни в Белграде шел процесс над Драже Михайловичем, и в ходе судебных заседаний прозвучали показания о связи Драже с Дамяном, который якобы во время войны предлагал югославскому френду (они были неплохо знакомы) устроить «антифиловский» переворот в Софии в пользу сэров, которые лучше Советов. По тем временам такая информация была равна приговору. Пусть даже, как предполагают некоторые исследователи, вброс инспирировали белградские спецслужбы по приказу тов. Тито, желавшего видеть в Болгарии «цельное», без попутчиков-«звенарей», коммунистическое правительство, «инстанция» в таких случаях предпочитала рубить сплеча, при необходимости реабилитируя посмертно.

И хотя Велчев мгновенно выступил с жарким опровержением, триггер был спущен: уже 13 июня группа старших офицеров во главе с генералом Крумом Лекарским — не «красным», но около того — публично выступила с жестокой критикой в адрес министра по поводу политического флюгерства, «идейной всеядности» и наполеоновских замашек.

НО БЫЛ СОЛДАТ БУМАЖНЫЙ...

Правда, сам тов. Димитров, к которому Дамян тотчас кинулся на поклон, в отличие от московских товарищей, не волновался, ибо понимал мотивацию военного министра. Тот, профессиональный «превратаджи», то есть путчист, всегда готовый влезть в любую авантюру, уже устал от приключений, очень дорожил постом и готов был вилять хвостом не хуже Кимона, и после встречи, состоявшейся 17 июня, вождь записал в дневнике: «Велчев мне клялся в верности: "Я никогда не изменю!" Выглядел искренне. Стоит обдумать».

Однако, как ни велик был тов. Димитров в рамках «новой Болгарии», в таких вопросах его мнение не решало ничего. Зато те, чье мнение решало всё (вернее, те, кто поставлял информацию тому, чье мнение решало всё), рыли землю, доказывая, что «армейский вопрос» пора решать. И тут очень кстати подвернулся «Царь Крум».

Естественно, не древний болгарский царь, сделавший чашу из черепа василевса Никифора, а тайная военная организация. Мелкая, незначительная, зато реальная, так что и комар носа не подточит. Возникла она примерно в январе 1945-го, когда подполковник Антон Крыстев (личность не слишком крупная, но заслуженная и знаковая — из тех, кто ликвидировал Стамболийского), вернувшись с фронта, начал собирать единомышленников. Типа, не могу поступаться принципами и так жить нельзя. К ноябрю сколько-то собрал, и учредили тайную организацию.