Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе

«Меня пытали фашисты, — рассказывал позже профессор Петр Кунин, фигура по меркам подполья крупнейшая. — Сильно пытали. Но с этим никакого сравнения». Это на уровне правительства. Досталось и силовикам. «Когда меня пытали при Филове, — бессмысленно просил помощи Стефан Богданов, шеф безпеки, арестованный вместе с заместителями, — это по сравнению с нынешними пытками было детским садом. И тогда мне придавала сил наша идея. А теперь я терплю без всякой вины, и меня обвиняют мои самые верные товарищи, всю жизнь бывшие рядом».

Натурально досталось и армейским. «Меня били так, как фашисты не били, — плакался шесть лет спустя обиженный генерал Петр Вранчев, ветеран со стажем и офицер РККА, себе на беду излишне потакавший царским офицерам. — А больнее всего, что били свои». И многие десятки попавших под раздачу мелких вождей с крупными заслугами подтверждают: «Фашисты били, но так, как били наши, описать невозможно».

В общем, всё шло как нельзя лучше. С помощью советских специалистов, имевших указание оказывать болгарским товарищам «методическую и иную поддержку», «недостойные», в том числе 13 членов ЦК, шесть членов Политбюро и 10 министров, покидали кабинеты, уступая место «достойным», — но и у советских специалистов, как оказалось, были виды на будущее. Они не собирались всю жизнь провести в заштатной Софии и потому старались по максимуму показать пославшим их, что умеют работать лучше, чем коллеги, оставшиеся в уютной Москве.

А кто ищет, тот найдет. Осенью 1950 года дошло до того, что главный советник безпеки, генерал Леонид Филатов, начал раскручивать дела на тов. Драгойчеву, тов. Христозова, тов. Живкова и лично на тов. Червенкова, — а заодно и опять на тов. Югова. Остановить его своими силами возможностей не имелось, но спас звонок в Москву: «Тов. Сталин, кто управляет Болгарией, я или Филатов?» — «Вы», — сколько-то подумав, ответила Москва. Тов. Филатова отозвали, а за подозреваемых велели ручаться головой, — и когда тов. Червенков, отдам должное, поручился, Кремль откликнулся чем-то типа «ладно, не ссы, пусть делом докажут...». И доказывали. Делом.

А САМОЕ СТРАШНОЕ, ЧТО МЫ ВРОЗЬ...

На время оставим дворцы и посмотрим на хижины. Нравилось ли «низам» происходящее? Разумеется, не всем. Но многие поначалу присматривались, брыкались же сразу лишь те, у кого выхода не было, кроме как сразу в горяне. Сперва — «бывшие», которым свезло уйти от раздачи (офицеры, полицейские, всякие «ратники-бранники»), потом — актив ВМРО, не принявший македонизацию в новой версии, и особо упоротые «правые оранжевые», обиженные за д-ра Гемето. Но их было мало (пять чет, в общем 173 души), и особой опасности власть ни в них, ни в крохотных подпольных организациях не видела, да и ликвидировала легко.

В 1947-м, после процесса Николы Петкова, народу в лесах стало побольше: 28 больших чет, множество мелких, 160 индивидуалов — всего под восемь сотен (побольше, кстати, чем «красных» партизан до 1943 года). В основном это были «земледельцы» под командованием профессиональных военных, и организации в городах появились посерьезнее, типа «Национального христианского креста» (три сотни человек с военным крылом под три десятка). Подключились Штаты, выделив деньги, в Афинах заработало радио «Горянин», представлявшее весь спектр эмиграции — своего рода штаб «второго Резистанса», вроде как Коминтерн для «красных» в недавнюю эпоху «Резистанса № 1».

Это способствовало. В Пиринском крае, если помните, и вовсе случилась полноценная guerrilla[191], давить которую пришлось с полным напряжением сил, однако в целом продвигалось не очень. Как правило, гуляли лихие люди — четы по 10-15-20 стволов — максимум по 7-8 месяцев, а потом кто-то погибал, кого-то вешали, кого-то сажали, и на том успокаивалось.

Правда, в 1949-м, когда вместо «кооперации по-новому» пошла национализация земли, вспыхнуло круче: весной 1950 года в рядах горян было 1520 бойцов, год спустя — уже 3130 (более двухсот чет — столько же, сколько у «красных» весной 1944-го, но разрозненные). Всего же, когда в 1956-м стихли последние выстрелы, статистика остановилась на семистах тридцати шести нелегальных организациях, включая боевые (более семи тысяч бойцов за десять лет), и это не считая примерно восьми тысяч активного резерва и пятидесяти тысяч — пассивного, то есть укрывавшего, снабжавшего информацией, кормившего, однако не присоединявшегося.