Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже

Выслушав посетителя, капитан Кадзооку сказал китайцу, что, если он правильно понял господина Ван Цзэ-Хуна, предлагаемое капитану кругами, которые представляет Ван Цзэ-Хун, кардинально не расходится с миссией и задачами капитана и вверенного ему подразделения Императорских вооруженных сил в Малом Париже, куда он, капитан Кадзооку, и пехотное подразделение, оснащенное, кроме стрелкового оружия, пулеметами и легкими артиллерийскими орудиями, были направлены по просьбе ряда промышленников, чьи интересы находятся в сфере горных работ и добычи полезных ископаемых, с целью охраны предприятий вышеозначенных промышленников от разнообразных криминальных посягательств на имущество и жизни тех, кого Ван Цзэ-Хун характеризует достаточно точно, хоть и несколько однобоко. Поскольку же Золотопромышленный банк не входит в число промышленных предприятий, капитан Кадзооку, не посовещавшись с командованием, не может дать ответа на предложения, исходящие как от кругов, представляемых Ван Цзэ-Хуном, так и от местных промышленных и финансовых институтов. Капитан Кадзооку искренне рад знакомству с господином Ван Цзэ-Хуном и надеется на то, что в дальнейшем они еще не раз встретятся как в приватной, так и в официальной обстановке.

На этом китаец и японец раскланялись и расстались.

Утром следующего дня на льду замерзшей так называемой Майской протоки, что ниже Малого Парижа, был обнаружен голый труп неизвестного китайца с перерезанным горлом.

Уложив сына Лешу спать, Ядвига Лисицына доделала домашнее, занесла из холодных сеней мороженное, с жировой пимпочкой молоко, в дом, чтобы к утру, как Леша проснется, так молоко уже растаяло, пошерудила кочергой в печке, улыбаясь, выслушала ворчанье свекрови по поводу того, что невестка «жжет керосин почем зря, а он нынче дорог». На самом-то деле свекровь любила свою невестку, а ворчала так, для порядка и по старости, поэтому Ядвига, дожидаясь, пока в печи на углях погаснут голубые угарные огоньки, чтобы закрыть печку, села за починку одежды — ох уж эти мальчишки, штаны-рубахи на них просто горят, и это еще Лешик — спокойный, иным такая егоза достается, что хоть в жесть их, какой крышу кроют, укутывай, а все одно протрут-проелозят, да и растут, как на дрожжах, что не месяц — вершок, а то и полтора набирает, этак если пойдет, через год сможет отцово носить без перешивки. Так, думая и работая иглой, Ядвига коротала очередной зимний вечер. Степан, ее муж, с осени, как пришли казаки, а следом японцы, ушел к партизанам — приходилось говорить, что работает на железной дороге, и с тех пор от него никаких вестей, кроме базарных слухов, не было. И от отца Ядвиги тоже не было никаких вестей с весны восемнадцатого года. Незадолго до казацкого мятежа в губернском городе пришло письмо, а потом — как отрезало. Ну да ладно, доля такая — ждать, терпеть, потом опять ждать. И тут в окно, закрытое ставнем, кто-то постучал, осторожно так и тем самым условным стуком, каким (как же это давно было-то в последний раз!) вызывал ее на улицу Родий. Послышалось, что ли? Нет, еще раз постучали. Ядвига накинула пальто, платок, ноги босые сунула в валенки и выскочила к воротам. Старый дворовой пес Алтай посмотрел на молодую хозяйку осуждающе: дескать, вот шлендра, не спится ей, понесло ни свет ни заря к воротам, а чего туда бегать, ежели никто по ночам нынче не ходит. Выглянула за ворота, не ожидая и надеясь увидеть в темноте знакомый, но уже подзабытый силуэт, а увидела крепкого мужика в казацком полутулупе, с саблей на боку и шапке-папахе какого-то странного, не совсем казацкого покроя и цвета.

— Здоровья вам, Ядвига Евстафьевна, — сказал мужик. — Меня муж ваш Степан направил и стуку этому научил. Поговорить бы нам, коли можно, в хате, тут-то холодно, померзнете, да и кто его знает, может, смотрит кто.

Ядвига прикрыла будку Алтая, чтобы не забрехал, провела ночного гостя в дом и при свете керосинки только разглядела, что шапка-то в Малом Париже известная — рыжая с черными полосками, тигровая шапка.

Свекровь вышла посмотреть, кого там принесло, собралась было заворчать, да как только узнала, что человек — от Степы, так сразу накинулась на невестку: что же она гостя чаем не поит, пирогами не потчует, а то, может, стопочку для сугреву, а как там Степушка, исхудал небось, не болеет ли…

— Ой, мама, да сядьте вы, человек все расскажет. Зовут-то вас как?

— Серафим. Фима можно.

— А по отцу?

— Семеном отца звали.

— Ну, что же вы, Серафим Семенович, кушайте и рассказывайте. Что, как?