Повесть о детстве

Он сказал зазорное слово, которое оглушило меня, как удар кулаком по лицу: это слово не столько оскорбило Горохоза, сколько взбесило меня. Я рванулся к Кузярю и со всего размаху ударил его по носу. Он не ожидал моего нападения и кувырнулся в снег. Я вскочил ему на грудь и стал колотить его oбоими кулаками:

- Вот тебе за Маню!.. Не охаль!..

Он сам взбесился и стал рваться из-под меня. Но бил я его, вероятно, очень больно, потому что он стал хватать меня за руки. Не знаю, чем кончилось бы наше побоище, если бы к нам не подбежали ребята. Чья-то сильная рука вскинула меня под мышки кверху и поставила на ноги. Это был Горохов. Он схватил Кузяря за ухо и с угрозой сказал: - Ах ты, мозгляк! Ты еще ст горшка два вершка, а такие пакости болтаешь!

Кузярь вырвался от нею и со всех ног побежал к реке.

Вслед ему заулюлюкали.

Горохов надвинул мне шапку на глаза, шлепнул меня перчаткой по слкне и одобрительно сказал:

- Молодец! Храбро защищал Машу. Хорошо. Действуй и дальше так же.

Пищала гнусавая гармошка. Парни и девки теснились отдельно от мужиков и по-прежнему тискались, повизгивали и хохотали. Мужики толпились плечом к плечу и о чемго спорили и посмеивались. Чтобы увидеть Володимирыча и отца, я продрался в середину. В центре было пусто, словно все было готово для поединка. Все кричали, перебивая и не слушая друг друга: о чем-то спорили, взаимно насмешничали и поддразнивали, оскорбляли один другого, как это бывает перед началом драки. Отец стоял в середине между Сыгнеем и Титом. На усах у нею белел иней, лицо усмехалось самодовольно и хитро. Он старался держать себя невозмутимо, с достоинством. Сыгней, по обыкновению, морлился от смеха, и в прищуренных глазах его поблескивали искорки. С ужимками веселого насмешника он покрикивал.

- Чего эго больно холодно, ребята? Должно, все мы трусы. Храбрым всегда жарко. Погреться бы, что ли?

- Ну и на чин аи, - засмеялся кто-то рядом со мною. - Давай-ка сцепимся с тобой... А то дразклм друг друга, словно горохом бросаемся...

- Нет, я боюсь поскользнуться, - балагурил Сыгкей. - У меня сапоги со скрипсм. Бот лучше мой старшой начнет: у него и стать и руки покрепче. Поглядим на опытных бойцов да поучимся. Вот Володимнрыч - старый солдат, а я только лобовой, да и то два года ждать, когда забреют.

Володимирыч, попыхивая трубочкой, в старенькой шубейке, стоял направо от меня, рядом с Егорушкой и сыновьями Паруши в черных поддевках и бараньих шапках. Он вынул трубочку и неохотно отшутился:

- Я не прочь погреться, хоть и старый солдат, хоть колченогий и давно не дрался. Да и руки у меня не такие, как у Василия Фомича.

Он выбил пепел из трубочки о подошву валенка, спрятал ее в карман шубейки и потеребил свои бачки.

- Ну что ж, давай попробуем, Василий Фомич. Только уговор: щади мои старые кости, не ломай их, да и по зубам не бей, - чего я буду делать-то, ежели последние выкрошишь?

Я обрадовался: Володимирыч, оказывается, совсем не боится отца и сам его вызывает на поединок. Егорушка чтото шепнул ему на ухо, а Володимирыч только бодренько встряхнул седенькими бачками. Я пробрался к Егорушке и ткнул ему в бок. Он улыбнулся мне и наклонился к моему лицу.

- Не надо, Егорушка. Изобьют Володимирыча. Отговори его.

Он прошептал весело:

- Ничего. Володпмирыча голыми руками не возьмешь.

Не бойся.

Но я очень боялся, что Володимирычу не устоять против отца: отец был злой на него и будет колотить его без пощады. Боялся и другого: если отцу насадят синяков на лицо, он обязательно изобьет мать. Но отец по-прежнему стоял невозмутимо, с улыбочкой, себе на уме.

и делал вид, что ему нет охоты связываться с Володимирычем.

- Да что за потеха - со стариком драться? - заскромничал он и рассудительно пояснил: - Нам, молодым, негоже стариков обижить. Он хоть и старый солдат и с турками воевал, а все-таки человек в годах и нога искалечена. Кетоже, ребята.

Мужики загалдели, замахали руками и стали подталкивать отца в круг.

- Да Судет тебе ломаться-то, Вася! Выходи:

- Да сн струсил. Куда ему спроть Володи: шрыча? Форсу задаешь, Вася.

- Ну-ка, пошире круг! Выходи, бойцы! Володимирьп, покажи себя, старый солдат!

Володимирыч покрепче натянул варежки, похлопал иг- и одна о другую и добродушно оглядел мужиков. Он, прихрамывая, вышел в круг и сказал дружелюбно:

- Ты, Вася, уж мои-то слова попомни. Когда мне будет не под силу с тобой драться, я уж скажу тебе. Тогда уж меня не трог. Слышали, мужики?

- Слышали! Какой разговор? В обиду ле дадим.

Отец вышел степенно, как будто подчиняясь воле мужиков и парней, солидно склонил голову к плечу и со снисходительной усмешкой предупредил Володимирыча:

- Не обессудь, Володимирыч. Негоже, собственно, драться с тобой, да видишь, какой народ... Для шутки ради только.

- Ничего, Вася. Пошалим маленько. Погреемся... А потом поглядим, как другие...

Отец вдруг выпрямился и, с угрозой в лице, оглядел старого шзеца. Я увидел в глазах его мстительный огонек.