Повесть о детстве

Хозяину скучно — в два часа к нему придут люди, а пока почему не позабавиться. Приказчики, зная привычку Гозмана, подходят ближе. С сожалением и любопытством смотрят они на Сему. Хорошо ответит — его прибыль, а если плохо ответит — у хозяина ручка, дай бог не видеть ее!

— О чем же ты думал? — лениво спрашивает Гозман и, сощурив глаза, смотрит на Сему.

Но Старый Нос не сдается, он принимает бой. Глядя в упор на хозяина, Сема говорит:

— Я думал, все ли карманы у вас заняты: в одном — губернатор с исправником, а что в остальных?

Приказчики громко смеются. Поединок мальчика с хозяином нравится им. Ай да Старый Нос! Ум как бритва — режет и режет.

— Что вы смеетесь? — сердито кричит Гозман и, стараясь быть спокойным, добавляет: — Ответ неплох… Мендель, прибавь еще гривенник!

— Я могу идти? — спрашивает Сема.

— Куда ты торопишься? — насмешливо говорит Гозман. — У тебя там яичница пригорит?.. Ты мне лучше скажи, что делать, если в местечке провинился единственный банщик и его нужно посадить в тюрьму?

Сема молчит. Приказчики подходят ближе, их начинает пугать участь мальчика: вот так всегда кончаются эти забавы. Сейчас закричит: «Пошел вон, дурак!» — и даст такую затрещину, что мальчик неделю головы не повернет.

— Что делать? — Сема весело смеется. — Зачем сажать банщика, если он один? Посадить резника — у нас их двое.

— Хорош ответ, — сердито говорит Гозман и встает. — Будешь раввином… Мендель, прибавь ему еще гривну!

Но никто не смеется. Лицо хозяина сурово, брови нахмурены. Он кричит:

— Что вы столпились здесь? Может быть, вам позвать музыкантов? За прилавки!

Все расходятся. Сема берет в руки веник и начинает опять подметать пол.

ХОЗЯИН СЕРДИТСЯ

Смешанное чувство злобы и смущения вызывал в хозяине этот тощий лопоухий мальчишка. Его веселые и быстрые ответы казались Гозману дерзкими и насмешливыми. Он привык к голосам покорным, словам тихим и мягким. И вдруг какой-то молокосос вступает с ним в разговор, как с равным. И главное, все это происходит на глазах у его людей, для которых самое большое удовольствие — видеть хозяина в смешном положении. Весь остаток дня находился Гозман под впечатлением утреннего происшествия. И тридцать раз говорил он себе: «Ну что ты, дурак, думаешь об этом мальчишке?» — и все же мысль неизменно возвращалась к маленькому Гольдину. «Какая порода, — возмущался Гозман, — какая никуда не годная порода!»

Может быть, следовало просто отодрать Семку за уши. Но что бы он доказал этим? Свою слабость? Нет, конечно, очень хорошо, что он сумел сдержать себя и даже бросил три гривенника этому шалопаю. Хорошо, и нечего об этом больше думать.

Но, придя домой, Гозман опять вспомнил о своем новом служащем. Сын купца Мотл сидел на подоконнике и с торжествующим видом вырывал крылышки у мух. Ловил он их очень ловко, умело и хитро, и видно было, что не первый день эта охота увлекает мальчика.

— Что ты там делаешь? — крикнул Гозман.

Мальчик вздрогнул, медленно сполз с окна и подошел к отцу, продолжая сжимать в кулаке злую, жужжащую муху.

— Ну-ка, скажи мне, о чем ты думаешь?

Мотл ухмыльнулся и, взяв отца за руку, осторожно подвел его к столу. В перевернутом кверху дном стакане кружился серенький паучок.

— Сам поймал, — тихо сказал Мотл, точно боясь голосом спугнуть паука, — сам!

Отец с тоскливым недоумением взглянул на сына и без всякой надежды на получение ответа спросил:

— Если в местечке провинился единственный банщик и его надо посадить в тюрьму, как быть, Мотелз?

— В нашем местечке? — переспросил Мотелз.

— В нашем, вашем, — закричал отец, — ну какая разница! — и вышел к себе в комнату.

Он сел в большое, глубокое кресло и с горечью подумал, что всю жизнь он мечтал увидеть на вывеске надпись: «Гозман и сын», а сын вот… И чем больше размышлял он о сыне, тем больше злился на Сему, как будто тот был всему виной.

На другой день, войдя в магазин, хозяин столкнулся лицом к лицу с мальчиком, и, хотя Гозман увидел Сему сегодня лишь в первый раз, он с непонятной раздражительностью прикрикнул:

— Что ты все время крутишься под ногами!

Старый Нос удивленно поднял брови, но промолчал и отошел в сторону. В течение всей недели Гозман избегал мальчика и, встречаясь, старался не смотреть ему в глаза. Но все же хозяина тянуло затеять с мальчиком разговор: еще теплилась надежда, что ответы его были лишь случайно хорошими ответами. Сглупи Сема хоть раз — и к нему вернулось бы расположение хозяина, но всего этого, как назло, не знал Старый Нос.

Гозман спрашивал у приказчиков, как работает мальчик, нарочито холодным и равнодушным голосом, надеясь услышать хоть одну жалобу. Но приказчики были довольны.

Хозяин посылал Сему делать кое-какие покупки для дома, ненужные покупки, желая проверить его честность. Но Сема аккуратно приносил сдачу — точно, копейка в копейку. Так неожиданно нарушил Старый Нос душевное равновесие старого купца.

Однажды, заметив, что Сема сидит со скучающим видом на лесенке, Гозман, притворно улыбаясь, спросил его:

— Где же твои веселые глаза?