Повесть о днях моей жизни

   Глаза гостя заблестели удовольствием, но сейчас же спрятались под густыми бровями, и он сокрушенно ответил, оправляя бороду:

   -- Куда уж нам!.. Намедни князь-то -- с колокольчиком и кучер в перьях... Не угнаться нам за ним, за князем-то...

   Созонт Максимович -- приблудный сын Максы Шаврова. У него -- ветряная мельница, лавка, маслобойня, крупорушка и денег несметное множество. Половина Осташкова, окрестные деревни и своя -- Мокрые Выселки -- должники его. При старом князе Дуроломе сестра Максы -- покойница Мариша Барыня -- была господскою любовницей, потом стала любовницей жена его -- Федосья Китовна, а муж -- бурмистром. Обе получали много милостей от барина, оттого разбогатели так. Князь Осташков, прежний, умер; Мариша Барыня тоже умерла; Макса теперь без ног, с виду желт и лыс, как чахлый гриб; домом управляет старший сын его Созонт вместе с братом Федором, вдовцом, тоже приблудным. Они дают деньги в рост, торгуют шерстью, льном, маслом, имеют много земли и скотины, вообще народ очень хозяйственный, первый в волости. На вид Шаврову сорок пять -- сорок семь лет, а на самом деле -- много больше. Он -- сыт, румян и богомолен, говорит тихим, ласковым голосом, любит пошутить с девками, посмеяться, побалагурить или, как он говорит, "поточить балясины". Он шипит тогда, как селезень, и веселые, колечками, жидкие кудерцы его вьются и подпрыгивают на лоснящемся затылке, а пухлые пальцы в крупных перстнях мягко шевелятся и дрожат.

   Созонт Максимович безграмотен, но должников знает, хозяйство и лавку ведет -- дай бог всякому, никому никогда ни в чем не ошибается и сроки платежей не пропускает.

   -- Нынче к шестому тебе, а деньжат собрал пять красных, нуко-ся, подумай! -- говорит он ласково отцу.-- С тебя там что приходится?

   -- Четыре пятишницы,-- кряхтит отец.

   -- И то никак четыре,-- жмурится Шавров.-- Четыре, да... Пенечку не измял еще?

   Отец чешет живот и сплевывает в угол.

   -- Ишь ты, веник-то в пороге бросили, холерные! -- нагибается он у дверей. -- Места не найдут получше, так и суют под ногами!..

   -- Бабье дело глупое! -- смеется гость,-- Баба -- что овца... Овина два, чай, было или больше? Нынче, слава богу, пенька добрая: зеленая, волнистая, как шелк... Пудиков пятнадцать вышло?

   Отец, вздыхая, лезет в горнушку за табаком и кричит Моте:

   -- Скоро, што ли, самовар-то?

   Шавров зевает, крестя рот. Ему надо узнать, цела ль у нас пенька, которая обещана за долг, а отец продал ее, не мявши, еще осенью и отвиливает. Созонт чует это, но -- играет. С кутника мне видно, как кривятся его губы под пушистыми усами, маленькие, сверлящие глаза иглами впиваются в спину отца, а когда тот оборачивается, тухнут, становясь невинно добродушными, почти ребяческими.

   -- По знакомству я тебе копеечку на пуд надбавлю против базара, а?

   -- Оно коне-ешно! -- говорит отец и бежит в чулан.-- У пас от праздничка селедочка осталась,-- ухмыляется он,-- мы съедим ее за чаем-то, а то еще протухнет, грешная,-- и вопросительно глядит в лицо Шаврова.

   -- Мо-ожно,-- тянет гость,-- отчего-о нельзя? С нее чаю выпьешь больше...-- Обернувшись к вошедшей матери, он говорит:-- Мы тут с мужиком твоим насчет пенечки толковали... Благодать у вас, Ондреевна, мочить ее в реке!.. Вон у Ведмедевских в копани-то -- желтая, кургузая, как жулик, а у вас на подбор -- волокно к волокну...

   Мать, поставив на скамейку ногу, подвязывает оборвавшуюся лапотную веревку.

   -- Кабы достатки,-- говорит она, вытирая нос,-- весной бы рубля по три шла, а то по два с четью ухайдакали.

   Отец лезет под лавку за бруском -- ножик поточить, а Шавров вздыхает:

   -- Ишь ты, уж прода-али?.. Знамо дело -- весна цену надбавляет... Жалко, что поторопились, очень жалко...

   -- Разве с ними сговоришь? -- кричит отец, сидя на корточках.-- Прода-ай, старик! Прода-ай, старик!.. Вороны!.. Я им: погодите, бабы, вот Созонт Максимович приедет -- разговор у нас с ним был, а они, дубье: по-одати, Христово рождество-о!.. Черти драные!..

   Мать удивленно смотрит на отца, будто собираясь сказать: "Что ж ты брешешь, старый дьявол?" -- но молчит; сестра моет чашки, я играю с дымчатым котенком Фролкой.

   -- Значит, та-ак,-- гладит бороду Шавров,-- поторопились малость; я бы много больше дал... Ну, что же делать? Сами виноваты... Ишь ты -- котенок-то какой веселый! -- оборачивается он ко мне.-- Поцарапал, поди, руки-то?

   -- Нет, он легонько,-- отвечаю я,-- он -- умный...

   Созонт Максимович оправляет подпояску, пристально разглядывает меня со всех сторон и, потягиваясь, говорит:

   -- Слушай-ка, Лаврентьич, у тебя мальчонка-то никак пустопорожний, а? Отдай-ка, братец, в пастушонки, правое слово!.. Денег-то, чай, в доме мало -- самому нужны, а я в цене не обижу...

   Отец смотрит на меня и на сестру, которая пыхтит у самовара, стучит пальцами о стол и говорит раздумчиво:

   -- Денег, Созонушка, если по правде -- совсем нету ни гроша.

   Оглядев всех нас поочередно, он конфузливо смеется.

   -- То-то вот и дело,-- разводит руками гость.

   За столом, во время чая, Созонт Максимович еще раз осмотрел меня, велел подняться, потом вымолвил: