Повесть о докторе Николае Евгеньевиче

Эту маленькую войну, несмотря на угрожающие приказики в стиле «вы кто такой, чтобы свое мнение иметь», Слупский выиграл. Слишком разительны были цифры. Если в РЭПе было тринадцать процентов ампутаций, то Николай Евгеньевич свел их до двух десятых процента. И ему в этом помогли. Великолепные хирурги Джанелидзе и Куприянов поддержали Слупского. Николай Евгеньевич, назначенный главным хирургом госпиталей Вологодской области, поддержанный двумя подлинными учеными, запретил кому-либо ампутировать руки до его вызова, приезжал, сам делал операцию и ходом ее и рассуждениями доказывал, что руку можно сохранить.

Такую же борьбу повел Слупский и за сохранение нижних конечностей. Если в инструкции было указано, что при резекции бедренной кости свыше семи сантиметров необходимо ампутировать ногу, дабы не было болтающихся суставов, военврач Слупский резецировал значительно больше, но сшивал кости и таким образом сразу восстанавливал целость кости. Он допускал резекцию до десяти — двенадцати и, в двух случаях, до девятнадцати сантиметров. Никто из оперируемых не умер, но благодаря нарушению Слупским инструкции ему удалось сохранить ноги десяткам и сотням людей.

Одним из существенных вопросов во время войны была проблема лечения мягких тканей, потому что с разных фронтов присылали множество раненых именно с такими ранениями. И в этой области «деревенский доктор» Слупский добился очень многого. Назначение Слупского главным хирургом Седьмой армии Юстин Юлианович Джанелидзе «притормозил». Он настоял на том, чтобы Слупский, оставшись в Вологде, со всей присущей ему энергией занялся лечением мягких тканей и сохранением верхних и нижних конечностей.

Холодным весенним вологодским вечером никому не известный «деревенский доктор» Слупский и знаменитый профессор Джанелидзе пошли прогуляться. Юстин Юлианович сказал Слупскому.

— Вот что, батенька. Оно, конечно, все правильно: работаете вы много, успешно и… работаете, в общем, так, как надлежит это делать человеку, если он человек. Но вы уже не мальчик. Юность, как говорится, давно миновала. Да и за зрелостью дело не станет. Для диссертации у вас тем сколько угодно. И наблюдения у вас богатейшие, и материал собран немалый. Пора, батенька, подумайте.

Слупский ответил невесело:

— Некогда, Юстин Юлианович.

И тут погожим этим весенним вечером «деревенский доктор» высказал вдруг профессору Джанелидзе одну из затаеннейших своих мыслей:

— Вы только представьте себе: сижу я и пишу диссертацию. А в это время привезли мальчика, ну, лет двенадцати. Привезли и по неопытной скоропалительности взяли да и погубили. А он, знаете ли, возьми и окажись впоследствии Ломоносовым. Как же мне тогда доживать?

— Вздор! Мистика! Чепуха! — рассердился Джанелидзе.

— Да ведь, с другой стороны, товарищ генерал, я ведь все, что считаю нужным, — все свои наблюдения и, так сказать, открытия — публикую. Но коротко у меня получается. Страничка, полстранички. Иначе как-то совестно: война, людям некогда, а нашему брату хирургу дело нужно, конкретное и ясное. Вот позвольте привести пример: ведь делают же из соломы шляпы, портсигары, туфли-шлепанцы, а также строят из глины и соломы мазанки, то есть целые здания, так вот не взять ли мне солому и гипс?

Джанелидзе остановился:

— Ах вы моя умница! — воскликнул он. — Милый вы человек! Ну и дальше?

— А дальше вот как все пошло. Сделал я пяльцы, принесли мне куль соломы, нашел я себе в помощь солдатушек, бравых ребятушек-умельцев, протянули мы в пяльцы ниточки и соорудили метровый лангет шириной в двенадцать сантиметров. Этот соломенный лангет опустили мы в горячую воду, а затем все просто: лангет мягкий, фаршируем мы его гипсовой кашей. Таким образом, вместо двенадцати слоев марли у меня идет только два и если, скажем, для повязки на бедро нужно восемь метров, мне полутора хватало.

— Так это же грандиозно! — сказал Джанелидзе.

— Я знаю, что это недурно, — сказал Слупский, — но тут один профессорчик приехал, так вы знаете, как он выразился? Он выразился в том смысле, что я Гитлера поддерживаю своими клеветническими утверждениями по поводу того, что у нас нет марли. Он мне под страхом штрафной роты воспретил этим заниматься и даже не постыдился на меня ногами топать. Так что мы это, разумеется, делаем, но только тайно, в кабинете комиссара. И солому туда таскаем по ночам.

Джанелидзе сказал раздельно и внятно:

— С огромным удовольствием, дорогой друг Николай Евгеньевич, я этому вашему профессорчику откручу голову напрочь, хоть и не являюсь поклонником смертной казни. Немедленно напишите про эти ваши лангетки в «Вестник хирургии»!

Слупский про эти свои лангетки в «Вестник хирургии» написал. Однако профессорчик оказался живучим: необходимейшую для войны заметочку напечатали лишь в 1944 году. Держали в редакционном портфеле по принципу: «А кто вы такой, чтобы иметь свои взгляды на вещи? Профессор? Доктор медицинских наук? Академик? Ах, только врач, просто врач, некто Слупский!»