Повесть о двух сестрах и о волшебной стране Мерце

Но Лена глядела на портниху, вытаращив глаза. Ее поразило слово «Одесса». Боже ты мой, это и есть, наверно, колдуньино слово: О-де-сса. Интересно знать, заметила ли Маша? Верно, не заметила, так как равнодушно подала булавку портнихе. А та тем временем продолжала:

— У меня шляпки не было. Так вы знаете, подруга самоучкой делает каркасы с самого трудного фасона. Прихожу к ней… Ах, что вы делаете, барышня!

Последнее восклицание относилось к Маше, которая высыпала коробку с булавками прямо на голову мадам Вилкиной и как безумная умчалась из комнаты. Мама вскрикнула, увидев булавки, вонзившиеся в волосы портнихи. Лена вскрикнула при виде испуганного лица мамы.

— Нет, они у меня положительно сходят с ума! Сегодня же позову доктора и уложу их на неделю в кровать! — сердито произнесла мама. — Не двигайтесь, я вам вытащу все булавки. Ах, боже мой, что за дети!

Лена, видя, что на нее не обращают внимания, тихонько выбралась из комнаты и побежала за сестрой. Маша стояла в детской возле стола, положив на него локти, и, склонив голову к плечу, что-то усердно писала. Перед нею лежала страничка, на скорую руку вырванная из тетради, а на страничке кривыми и косыми буквами было несколько раз написано: «каркас, каркас, каркас, каркас»…

— Я знаю! — подпрыгнула Лена от восторга. — Ты думаешь — это колдуньино слово? Дай мне тоже бумажку, я хочу тоже что-то написать!

Она вырвала у сестры бумажку и карандаш и долго выводила печатными буквами: «Одесса. Я думаю, что Одесса. Это пишет Лена».

Потом она вопросительно посмотрела на Машу.

— Скажи, как мы перешлем? Ведь это нужно сию секунду.

— Не беспокойся. Пойди возьми у портнихи булавку и беги в гостиную.

Лена сбегала к маме, взяла тихонько булавку и вернулась к Маше. А Маша тем временем перелезла с мягкого кресла на подоконник большого окна в гостиной. Бумажку, свернутую несколько раз, она держала во рту. Утвердившись на подоконнике. Маша выпрямилась во весь свой рост, подняла бумажку и приколола ее к тюлевой занавеси, как раз на том самом месте, где тропинка круто поворачивает к замку. Но булавка долго ее не слушалась, и, к своему ужасу, Маша порвала в двух местах тюль. Как бы то ни было, бумажка была приколота.

Потом Маша спустилась вниз и шепнула сестре:

— Кто-нибудь найдет на дороге и снесет в замок. Как жаль, что раньше вечера нельзя поговорить в дырочку!

Они ушли из комнаты, хотя время от времени то одна, то другая заглядывала в гостиную и посматривала, не взята ли бумажка. Но бумажка все еще висела наверху.

Часам к трем в столовую вошла кухарка и принялась звенеть посудой. Она накрывала на стол. Дети любили ей помогать, и она очень охотно это позволяла. Любимым занятием Лены в таких случаях было доставать из ящика два красивых пробочника с песьими головками; а Маша щедро ставила подставки для ножей и вилок, сделанные из матового стекла и представлявшие собой две круглые детские головы, обращенные друг к другу затылками и соединенные стеклянной спинкой. Они так увлеклись этим делом, что не слышали ни шума в передней, ни шагов в кабинете.

Накрыв на стол, Маша еще раз заглянула в гостиную, и увидела, что бумажка исчезла. Слава богу! Значит, Нелли ее уже читает. Но вот раздались чьи-то громкие шаги, и в столовую вошел папа, держа в руках злополучную записку. Лицо его было хмуро, брови сдвинуты.

— Дети, — позвал он сердито, — будьте любезны объяснить мне, что означает «каркас» и «Одесса» и чего ради вы рвете гардины, а? Давеча я не обратил внимания на мамины слова, а теперь сам вижу, что с вами что-то неладное.

— Это, папа, не тебе записка, — чуть не плача, ответила Маша.

— Очень приятно слышать. Так кому же?

— Нашей сестре Нелли.

— Маша, я знаю, ты шалунья и часто делаешь не то, что требуется, но лгуньей ты до сих пор не была.

— Я и не лгу. Ты, папа, многого не знаешь. Прошу тебя, не расспрашивай.

Папа пожал плечами, внимательно посмотрел на детей и ушел назад в кабинет, захватив с собой записку. Маша и Лена были в ужасном волнении. Они считали каждую секунду, отбиваемую маятником на больших часах, и ждали, чтоб поскорей наступил вечер. За обедом они почти не ели: поднесут ложку ко рту и кладут ее обратно, подолгу разжевывая маленькие кусочки хлеба, отламываемые от большого ломтя. Котлеты они только расковыряли, на картошку даже не посмотрели, кисель с молоком привел их в отчаяние, ибо это было любимое папино блюдо и он его очень медленно ел. А между тем папа и не думал вставать из-за стола. Он все внимательнее и внимательнее поглядывал на детей и наконец обратился к маме с вопросом:

— Скажи, милая, где у нас сказки Андерсена?

— Маша, принеси папе сказки Андерсена, — сказала мама.

Бедная Маша бросилась за сказками в папин кабинет, где сумерки уже затянули серой паутиной углы, но не выдержала и подошла к дырочке.

— Нелли! Нелли! — позвала она тихонько. — Скажи, ради бога, разгадал ли Эли колдуньино слово? Неужели нет? А что, слово не «каркас», не «Одесса»? Ну чем же вам помочь, говори скорей… Хорошо, я постараюсь. Как же до нее добраться? Хорошо, хорошо, исполню!