— Не сержусь. Пожалуй, за дело, — примирительно ответил Аргунов. — Сунул я свой нос куда не следует. Собирались тут у графа многие вельможи — князья, графы и прочее барское отродье. Пир горой. Устроили поминки французскому королю, пили за упокой души казненного Людовика. Промеж собой ругали старика графа Строганова за то, что тот на своих харчах, в своем собственном доме вскормил и не разглядел опасного врага француза Жильбера Ромма, вместе с другими подписавшего в Париже смертный приговор королю. Потом Шереметев достал из шкафа свою заветную, в сафьяне переплетенную тетрадь и начал читать переписанное письмо некоего русского очевидца казни Людовика. Тут меня попросили удалиться. Я вышел. А тетрадь эту я часто видал и даже в руках держал, когда граф бывал в отъезде. Ну, думаю, при удобном случае и я прочесть успею. Занятно все же!.. Сам знаешь, всякое запрещение возбуждает желание. И вот однажды добрался я до этой тетрадки да и прихватил ее сюда к себе в мастерскую. Граф в отъезде. Я не спеша тетрадь почитываю, в почерке графа хорошо разбираюсь. И чего только в ней не написано! Там и песни разные, и прибаутки, и анекдоты, басни и псалмы, на стихи переложенные, и меню французские, и кто когда родился, чтобы именины не пропустить, и как письма писать любовные и бумаги деловые, и в какие дни и какая была погода, и даже уровень воды на Неве измерен в разное время и записан. Но для меня было самое интересное не это, а письмо из Парижа о казни короля. Я его списал тайком и спрятал. Оно у меня здесь, и могу тебе показать…
Шубин высказал желание познакомиться с описанием казни французского короля, а Иван Петрович посмотрел, нет ли кого в коридоре, крепко прикрыл дверь и поспешно извлек из щели подоконника мелко исписанную чернилами и свернутую в малый комочек грамотку. Развернул ее, разгладил и, подав Шубину, сказал:
— Читай молчком, глазами, а не губами. Ежели кто войдет, избави бог, не показывай. Графу будет известно, отколь переписано, и мне не миновать тогда дополнительных палок.
На измятом листочке Шубин прочел: