Повесть о фонаре

- Послушай, - сказала Екатерина Ивановна, - ведь тебе очень неудобно сидеть здесь. Зачем ты втиснулся в самую низкую парту?

- Больше нигде места нет, - сказал Миронов.

- Нет? А вот!

Новая учительница повернулась к высокой парте, на которой, как воробей на заборе, сидел Киссель.

- Смотрите, на такой большой парте сидит такой маленький. Ногами до полу даже не достает. Переменитесь-ка местами, ребята.

Киссель соскользнул со своей скамейки и встал на ноги.

- Софья Федоровна, - сказал он, - ой, нет, Екатерина Ивановна! Миронова на первую парту посадили потому, что он всегда балуется. И на переменах он тоже балуется и дерется. - Киссель всхлипнул и заговорил дрожащим голосом: - Он мне на перемене так дал, что еще и сейчас больно. Софья Федоровна его свечкой поставила, а он не стоит свечкой, а дерется.

Миронов еще больше заворочался на парте, потом с шумом и треском поднялся и сказал, глядя в стол:

- Я долго стоял. Что же, мне до самого вечера стоять? А они еще ко мне лезут!

Екатерина Ивановна подошла к Миронову, посмотрела на него, чуть улыбаясь, а потом спросила негромко:

- А за что тебя поставили?

- Да не знаю, - сказал Миронов и отвернулся.

- Он всегда озорничает! - крикнул со своей парты Киссель.

- Что ты все жалуешься? - сказала Екатерина Ивановна. - Брось жалобы, бери свои книжки да пересаживайся на эту парту. Она тебе будет как раз по росту. Вот и ноги на полу стоят. Смотри, как хорошо!

Ребята тихонько засмеялись. Даже Миронов улыбнулся. Он сидел теперь на четвертой парте, никого не заслоняя и не задевая плечом соседа. С непривычки даже ему было как-то слишком просторно.

Только Киссель сидел насупившись перед самым столом Екатерины Ивановны.

Вдруг он опять вскочил с места.

- Софья Федоровна! - крикнул он плаксиво. - Я не могу на первой парте сидеть. Я близорукий!

Новая учительница засмеялась.

- Я не Софья Федоровна, а Екатерина Ивановна. А если ты близорукий, так тебе и полагается сидеть поближе к доске. Вот дальнозоркие - те могут сидеть и подальше.

Киссель запыхтел и недовольный уселся на место.

А Екатерина Ивановна раскрыла журнал и стала вызывать ребят по фамилиям. Вызовет, спросит что-нибудь и посадит на место.

Всех успела вызвать. А когда дошла до последнего - до Шурука, - зазвенел звонок.

Сначала прозвенел внизу - еле слышно. Потом звон поднялся выше, прокатился по всему верхнему коридору и вдруг загремел у самых дверей класса.

В коридоре затопали ногами.

- Ну вот, - сказала Екатерина Ивановна. - С завтрашнего дня мы начнем учиться. А пока складывайте книжки и бегите домой.

Ребята, поглядывая сбоку на новую учительницу, стали выходить из класса. А учительница не спеша открыла форточку, а потом заглянула в классный шкаф, где глобус и оскалившийся суслик на подставке. И только когда последний из ребят вышел в коридор, она взяла со стола коричневый портфель и пошла в учительскую.

- Киссель, а Киссель, - сказал Соколов, когда ребята выбежали на улицу. - Ты что - близорукий или дальнозоркий?

- А ну ее! - сказал Киссель. - Сама-то она уж больно дальнозоркая!

V

Дом, где живет Миронов, стоит на высоких буграх, недалеко от спуска к реке. Из-за некрашеного забора выглядывает его крутая крыша, в два ската, покрытая дранкой, как чешуей.

Доски забора сколочены плотно. А калитка всегда заперта. Каждый раз, возвращаясь из школы, Миронов бросает сумку на землю и лезет на забор, чтобы дотянуться до железного крючка с той стороны.

Вот и сегодня Миронов перевесился через забор, откинул крючок и вошел в калитку.

Двора у Мироновых нет - дом стоит посреди огорода. До самых окон все грядки, грядки, и на них - сухие торчки. Это мать Миронова тяжелой лопатой разрыла весь двор под огород. Только и осталась от двора узкая дорожка к сараям.

Каждую весну перекапывает она так всю землю от забора до забора. А летом, когда на грядках вырастает пышная зелень, мать выкатывает из сарая сорокаведерную бочку на солнцепек. Эту бочку она с утра заливает водой, чтобы к вечеру вода нагрелась для поливки грядок. Воду Мироновы берут с той стороны улицы, с андреевского двора. Мать сама носит.

Большая, плечистая, переходит она улицу медленным, ровным шагом, сгибая под коромыслом голову, как бык под ярмом.

Вся Гражданская удивляется, какая у Миронова мать сильная.

Миронов поднимается по ступенькам крыльца, шарит в темных сенях и открывает дверь на кухню.

На кухне топится плита. Пол только что вымыт - еще сырой. Парно, жарко.

Мать Миронова и Горчица сидят за столом. На столе кастрюля с горячими щами, сковородка жареного картофеля, молочная каша.

- Пришел? - спрашивает Горчица.

Миронов кидает шапку, сбрасывает жар-жакет - и скорей руки мыть. Плеснул в таз воды из полного ведра, засучил рукава.

- Когда умываться, так полный таз наливаешь, - говорит мать, - а хоть бы раз собрался воды принести. У Соколовых ребята маленькие, а носят.

- Принесу, - бурчит Миронов, - дайте поесть сначала.

Жестким полотенцем вытирает он руки и садится к столу.

Мать наклонилась к тарелке, быстро хлебает щи, ложку за ложкой.

А Горчица ест нехотя, подносит ко рту собственную серебряную ложку и дует.