Вечерний лик
Гэндзи
, 17 летДама с Шестой линии (Рокудзё-но миясудокоро), 24 года
, – возлюбленная ГэндзиДайни
– кормилица ГэндзиКорэмицу
– сын кормилицы Дайни, приближенный ГэндзиМонах Адзари
– сын кормилицы ДайниГоспожа Сёсё
– дочь кормилицы ДайниСупруга правителя Иё (Уцусэми)
Правитель Иё (Иё-но сукэ)
– супруг Уцусэми, отец правителя Кии и Нокиба-но огиДочь правителя Иё, ранее – госпожа Западных покоев (Нокиба-но оги)
Когими
– брат УцусэмиМолодая госпожа из дома Левого министра (Аои), 21 год
, – дочь Левого министра, супруга ГэндзиУкон
– прислужница ЮгаоТо-но тюдзё
– сын Левого министра, брат Аои, первой супруги ГэндзиДама из дома с цветами «вечерний лик» (Югао), 19 лет
, -возлюбленная То-но тюдзё, потом ГэндзиКуродо-но бэн
– сын Левого министра, младший брат То-но тюдзё и АоиГосударь (имп. Кирицубо)
– отец ГэндзиЛевый министр
– тесть ГэндзиВ те дни, когда Гэндзи тайно посещал некую особу, жившую на Шестой линии, он как-то раз, возвращаясь из Дворца, решил навестить свою кормилицу Дайни, которая занемогла тяжкой болезнью и приняла постриг[1]
.Разыскав ее дом на Пятой линии, Гэндзи подъехал к нему, но ворота оказались запертыми, и, послав за Корэмицу, он стал ждать, пока их откроют, разглядывая между тем невзрачные окрестности. Рядом с домом кормилицы стоял небольшой домик, окруженный новым кипарисовым забором. Кое-где верхние створки решеток были подняты, и в отверстиях белели опрятные шторы, сквозь которые виднелись прелестные женские головки – женщины с любопытством поглядывали на улицу. Наблюдая, как они двигались по дому, Гэндзи попробовал представить их себе во весь рост и вынужден был заключить, что они чрезмерно высоки[2]
. «Кто же там живет?» – заинтересовался он, слишком уж необычным показалось ему это жилище.Гэндзи приехал сюда в самой скромной карете и даже без «передовых». «Кто меня здесь узнает?» – успокаивал он себя, украдкой выглядывая из кареты. Ворота у дома, привлекшего его внимание, были подняты, и взору Гэндзи представилось столь тесное и бедное жилище, что ему стало грустно. «Где в целом мире…» (24). Впрочем, ведь и драгоценные хоромы не лучше.
Ограда, сбитая из поперечных планок, была увита прелестным зеленым плющом, из зелени, горделиво улыбаясь, выглядывали белые цветы.
– «Я спросил у той, что стояла» (25), – невольно вырвалось у Гэндзи, и один из спутников его, почтительно склонившись, ответил:
– Это белое, пышно цветущее (25) называют «вечерний лик»[3]
. Имя – словно у женщины… Но на какой неприглядной ограде приходится им цвести.Да, вокруг теснились бедные домишки, там и сям – покосившиеся, ветхие стены… А по застрехам, увы, тоже не отличавшимся крепостью, вились цветы.
– Что за жалкая судьба у этих цветов! – сказал Гэндзи. – Сорвите мне один.
Кто-то из приближенных, пройдя сквозь приподнятую створку ворот, сорвал цветок. Тут приоткрылась дверца – как ни странно, довольно изящная – и на пороге появилась прелестная девочка-служанка, за ней тянулись длинные хакама из нелощеного желтого шелка. Поманив приближенного Гэндзи, она протянула ему благоуханный белый веер и сказала:
– Не желаете ли поднести цветы на веере? Боюсь, что их стебли недостаточно красивы…
Как раз в этот миг, открыв ворота, появился Корэмицу и взял цветы, чтобы самому поднести их Гэндзи.
– Прошу простить мне столь долгое отсутствие, – рассыпался он в извинениях. – К несчастью, куда-то затерялись ключи. Разумеется, никому из здешних жителей и в голову не придет… Но заставить вас ждать на этой грязной улице…
Карету ввели во двор, и Гэндзи вышел. У ложа больной сидели старший брат Корэмицу, монах Адзари[4]
, зять – правитель Микава, дочь… Все они радостно склонились перед дорогим гостем. Больная и та приподнялась на ложе.– Поверьте, я вовсе не дорожу своей жизнью, но до сих пор мне трудно было смириться с мыслью об уходе из этого мира по той лишь Причине, что я не смогу больше прислуживать вам, ловить ваш милостивый взгляд… Потому и медлила я, но был мне ниспослан знак, что принят мой обет – болезнь отступила, а сегодня еще и вы удостоили меня своим посещением. Теперь я буду со спокойной душой дожидаться, когда снизойдет на меня свет будды Амиды[5]
, – говорит она и, обессилев, плачет.