Повесть о юных чекистах

Несколько раз в просветы туч проглядывала и снова открывалась луна. И вдруг Костя услыхал далекий волчий вой. Не успел он оборваться на высоком тоскливом звуке, как где-то позади завыл другой, а когда замолк этот «певец», сразу завыли еще два. Вой несся со всех сторон. Косте даже показалось, что он видит светящиеся волчьи глаза. Оставался выход: «Быстро на дерево!». Он бросился к ближайшему дереву, протянул руки к толстой ветви и… полетел в какую-то пахнущую гнилью воду, коснулся ногами дна и выпрямился. Вода доходила ему до груди. Выглянувшая на миг луна осветила всю «ванну». Это была яма, раза в два шире Костиных плеч. Вылез он из нее легко и тотчас забрался на дерево. Уселся на развилке между двух толстых сучьев, прислонился к стволу и вдруг обнаружил, что нет браунинга. Он отчетливо помнил, что до «купания» заложил его за пояс. Значит, лежит он где-то около дерева или на дне ямы. Сейчас луна светила уже все время и была хорошо видна земля под деревом. Браунинга не было. На поверхности воды плавала Костина кепка да изредка вздувались и лопались пузыри. Волчий концерт не стихал. Костя снял ботинки, спустился с дерева и осторожно погрузился в воду. Нащупав ногами браунинг, быстро окунулся с головой, схватил пистолет, кепку и через несколько секунд, дрожа от холода, весь облепленный какой-то слизью, уже сидел на развилке. Ствол браунинга был забит грязью, да и его механизм был, наверное, не в лучшем состоянии. Кое-как палочкой он очистил и продул ствол, но протереть его было нечем. Ни на нем, ни вокруг него не было ничего сухого.

Костя просидел на дереве довольно долго и крепко замерз. Постепенно волчий вой стал удаляться, а когда он совсем затих, Костя спустился на землю и быстро зашагал на север, ориентируясь по деревьям. Он вышел на какую-то тропку, пошел еще быстрее, согрелся, и ему захотелось есть. Сверток в кармане превратился в липкий, дурно пахнущий комок, и Костя выбросил его, не разворачивая.

Густой лес постепенно перешел в мелколесье, послышался далекий перестук поездных колес и пение петухов. Костя побежал на эти звуки. Петушиные крики раздавались все ближе, и вскоре тропа вывела его на широкую просеку. Он бежал в густом, стелющемся по земле тумане, не видя дороги. Падал, подымался, а впереди заливались петухи. Косте казалось, что никогда он не слыхал более приятного пения. Их голоса вывели его к полотну железной дороги.

В белесом рассвете, примерно в полуверсте, смутно вырисовываясь на фоне неба, виднелась водонапорная башня железнодорожной станции.

Собрав последние остатки сил, Костя перебрался через насыпь, и, спотыкаясь о шпалы, побежал к станции.

Станционный зал ожидания, еле-еле освещаемый керосиновой лампой, был полон пассажиров, спавших на скамьях и на полу. Стараясь не наступить на лежавших и спотыкаясь о многочисленные узлы, Костя добрался к закрытому окошку с надписью над ним: «Телеграф». Пришлось долго стучать, пока дверка открылась. Показалось заспанное усатое лицо телеграфиста, и он, зевая, спросил: «Что нужно?».

— Отправить телеграмму. Срочную!

— Срочную, срочную! Несет вас, чертей, как на пожар! — ворчал телеграфист. — Не мог подождать? Давай телеграмму!

Костя протянул ему бумагу с написанным текстом. Она вымокла, чернильные строки размазались и потекли. Телеграфист повертел ее в руках:

— Черт ее разберет, что в ней намаракано! Перепиши! — Он вернул Косте бумажку и закрыл дверку.

Костя снова стал стучать. Разбуженные его стуком, начали ворчать пассажиры. Наконец окошко открылось, и телеграфист, ругаясь, закричал:

— Давай телеграмму!

— Дяденька, — взмолился Костя чуть не плача. — У меня нет бумаги. Я пришел издалека. Всю ночь шел…

Продолжая ругаться, телеграфист протянул листок бумаги и дал Косте чернильницу с привязанной к ней на веревочке ручкой. Ржавым пером кое-как печатными буквами он переписал текст. Телеграфист взял телеграмму, посчитал слова:

— Шестьдесят пять копеек.

Костя полез в карман… Но где же деньги? Его бросило в жар… Бумажного рубля, полученного от Бардина на телеграмму, не было. Не веря себе, он вывернул оба брючных кармана. Носовой платок, перочинный нож на шнурке, прикрепленном к ремешку, а денег нет. Вероятно, рубль прилип к намокшему бутерброду и он его выбросил вместе со свертком. Сердце на миг остановилось…

— Давай, давай деньги! — торопил телеграфист.

— Дяденька, дяденька… у меня… я… потерял деньги… Сегодня днем я все заплачу! Дяденька, возьмите от меня в залог эту вещь! — Костя протянул ему свой отличный, отделанный никелем и перламутром перочинный ножик.

— В залог, в залог! — гремел телеграфист, даже не желая посмотреть на нож. — Я тебе сейчас так заложу, забудешь, как зовут! — И он захлопнул окошко.

Костя постоял еще некоторое время, сознавая всю непоправимость случившегося, и, выйдя на перрон, не смог сдержать слезы. Плакал, ничуть не стесняясь своих шестнадцати лет.