Повесть о каменном хлебе

когда ты начнешь блуждать
по темному мокрому лесу —
я буду
вздохом в ветвях,
вспышкой молнии в кронах,
ледяным ручьем
у твоих ног…

Жирный крест слева, большой, равносторонний, и — почему-то забран в круг…

здесь же —
бей, не бей —
всегда липнут к сердцу
нити тебя…

"Хватит, этого больше нет, никогда не было, э-то-го-не-бы-ло, вообще не существовало…" Снова — словно укол иглой в груди, Айринэ рывком открывает ящик, роется — да был же валидол, ведь уже ела сегодня! — и не может найти, зато, словно в насмешку, выползает погребенная на дне старая фотография, уже слегка подвыцветшая, и на фотографии хохочет Лави — в обнимку с ней, с Айринэ, тогда еще — Аэниэ…

переплавлено,
перемешано,
и теперь —
наугад, пальцем —
это — ты?
или — снова я?

Таблетка — под язык, и — дальше, дальше… Только не останавливаться, не думать, не вспоминать, как продирает холодок по хребту, когда — проходит мимо, и не дай Эру, задевает полой плаща… Не дай Эру встретиться взглядом…

лживые, честные,
зеленые, карие,
горькие, светлые —
оско-лоч-ки…
и клочки.
крестом
раскину руки —

Замирает снова. Всхлип. "Лави…" Изнутри поднимается темная волна, грозя захлестнуть и унести, и не останется от Айринэ ничего, кроме жалкого, промокшего насквозь, дрожащего комочка, а перед глазами — лицо, все то же лицо, как картина в раме, за стеклом — запустить чем, так стекло пойдет трещинами, а лицо останется нетронутым, и — за сетью трещин — таким же узнаваемым…

ты станешь
деревом,
со скалы лететь —
ты будешь
тарпейской землей,
и в воде —
водой,
и горящим воздухом,

Расчетливо — как таракана давит — девушка подавляет рыдания, загоняет вглубь и, закусив губу, выводит:

и камнем,
что споет

В нерешительности повертела карандаш. И — торопливым косым почерком:

для моего виска…

* * *

— Это все твое?! — изумленно-восхищенный выдох. — Ты сама?

Айринэ, изучавшая какой-то очередной фэнзин с плохими стихами, оглянулась — лохматая девочка с мелкими, мышиными чертами лица, небольшими темными глазами и остреньким носиком стояла возле ее стола и смотрела на разложенные на нем браслеты, венцы и подвески так, будто перед ней выложили не больше не меньше — сокровища Смога… И так же восторженно таращилась на стоявшую за прилавком Хаш, уже открывшую было рот, чтобы ответить.

— Во-первых, это мое. — в спокойном, негромком голосе Айринэ отчетливо слышались стальные нотки, и девочка обернулась к ней — и невольно съежилась, наткнувшись на отработанные длительной практикой полупрезрительный тон и ледяной взгляд. — Во-вторых, в мужском роде, пожалуйста.

— Ты… Это Вы — Артано? — выдохнула мышка на пределе слышимости. — Правда?

В груди Айринэ поднялась горячая волна — захлестнула, ударила, подхлынула к горлу. Девушка моргнула, борясь с минутной растерянностью. "Как же, жди… Развели тут Артанов, Саушек, таирней всяких… Хоть пираний ими корми…"

Довольно чувствительно ткнула ребенка кулаком в плечо (та попыталась не показать виду, но все же не удержалась — поморщилась, пошатнулась), растянула губы в гримасе, долженствующей означать улыбку:

— Хрен, а не Артано. — и, глядя в расширившиеся от изумления глаза девочки (хотя вроде бы куда уж дальше!), добавила. — Аннатар. И только так.

Мышка истово закивала. Хаш тихонько хрюкнула и тут же сделала вид, будто внимательно изучает прайс-лист.

…А потом, в кабаке, нервно выхлебывая уже третью бутылку пива и наигранно ломкими, резкими движениями поднося к губам сигарету, время от времени наклоняясь к самому лицу сидевшей рядом Тхэсс, мотая растрепавшейся головой, доказывала срывающимся голосом:

— К-какого черта — Артано… Артаны, таирни всякие — они — под-чи-нен-ны-е! Ученики они, поголовно все! Они все — под кем-то!

Тхэсс хихикнула, едва не подавившись пивом. Айринэ удивленно на нее взглянула, подняв брови, потом отмахнулась:

— Да ну тебя, толкователь нашелся! Не о том я! Над Артано — начальство, над Сау — Учитель, а над Аннатаром — никого, понимаешь ты или нет? Он сам — над всеми. Придет и всем подарит… Таких подарочков… — и вдруг рассмеялась странным дребезжащим смешком, — Так что для той мыши я — Аннатар, не будь я… — выразительно махнула рукой с сигаретой, рассыпав пепел по столу, и сделала большой глоток «Тимофея». Взглянула в окно — мелкий снег пополам с дождем все сыпал и сыпал, приближался вечер, стремительно темнело. Айринэ нашарила на поясе сумочку, расстегнула замочек, вытащила несколько бумажек и задумчиво на них уставилась.

— Как думаешь, хватит? — говорила она тихо, но Тхэсс услышала:

— По уши хватит. Даже вот так давай… — она отобрала у Айринэ деньги, пересчитала их и вернула две бумажки. — Теперь нормально.