Повесть о Ходже Насреддине

Но бывали у него, и всё чаще, ночные одинокие часы невыносимого томления. Полная луна стояла высоко над Бухарой; слабым сиянием светились изразцовые шапки бесчисленных минаретов, а мощные каменные подножия тонули в глубоком дыму. Летел ветерок, прохладный над кровлями и душный внизу, где земля и стены, раскалившись днём, не остывали за ночь. Всё вокруг спало — дворец, мечети, хижины, только сова тревожила пронзительными криками горячую дрёму священного города. Ходжа Насреддин сидел у открытого окна. Сердцем он знал, что Гюльджан не спит, думает о нём, и, может быть, оба они смотрят сейчас на один и тот же минарет, но друг друга не видят, разделённые стенами, решётками, стражей, евнухами и старухами. Ходжа Насреддин сумел отомкнуть ворота дворца, но гарем по-прежнему был заперт наглухо, только случай мог открыть его перед Ходжой Насреддином. Он неутомимо искал этот случай. Тщетно!.. Он даже не смог до сих пор послать Гюльджан весточку о себе.

Он сидел у окна, целовал ветер и говорил ему: «Ну что тебе стоит! Залети на минутку в её окно, коснись её губ. Передай Гюльджан мой поцелуй и мой шёпот, скажи, что я не забыл её, что я спасу её!» Ветер пролетал дальше. Ходжа Насреддин опять оставался наедине со своей тоской.

Наступал день, а с ним — обычные хлопоты и заботы. Опять нужно было идти в большой зал, там ждать выхода эмира, слушать льстивые слова придворных, отгадывать хитрые подкопы Бахтияра, ловить его взгляды, полные затаённого яда. Потом нужно было падать ниц перед эмиром, произносить ему восхваление, потом долгие часы сидеть с ним вдвоём, смотреть, скрывая отвращение, на его одутловатое, помятое лицо, слушать со вниманием его глупые речи, объяснять ему расположение звёзд. Всё это до того надоело и опротивело Ходже Насреддину, что он даже перестал придумывать для эмира новые доказательства, и всё подряд — головную боль эмира, недостаток воды на полях, повышение цен на пшеницу, — всё объяснял одними и теми же словами, ссылаясь на одни и те же звёзды.

— Звёзды Сад-ад-Забих, — говорил он скучным голосом, — противостоят созвездию Водолея, в то время как планета Меркурий стала слева от созвездия Скорпиона. Этим и объясняется сегодня бессонница повелителя.

— Звёзды Сад-ад-Забих противостоят планете Меркурию, в то время как… Это надо запомнить… Повтори, Гуссейн Гуслия.

Памяти у великого эмира не было никакой. На следующий день разговор начинался снова:

— Падеж скота в горных местностях объясняется тем, о великий эмир, что звёзды Сад-ад-Забих встали в сочетание с созвездием Водолея, в то время как планета Меркурий противостоит созвездию Скорпиона.

— Значит, звёзды Сад-ад-Забих, — говорил эмир. — Это надо запомнить.

«Всемогущий аллах, до чего он глуп! — с тоской думал Ходжа Насреддин. — Он ещё глупее калифа багдадского! До чего он мне надоел, и скоро ли я вырвусь отсюда!»

А эмир начинал новые речи:

— В нашем государстве, Гуссейн Гуслия, царят сейчас полный мир и успокоение. И даже ничего не слышно об этом нечестивце, о Ходже Насреддине. Куда бы он мог деваться, и почему он молчит? Объясни нам, Гуссейн Гуслия.

— О всемогущий владыка, средоточие вселенной! Звёзды Сад-ад-Забих… — начинал скучным и тягучим голосом Ходжа Насреддин и снова повторял всё, сказанное уже много раз. — А кроме того, великий эмир, этот нечестивец Ходжа Насреддин бывал в Багдаде и, конечно, слышал о моей мудрости. Когда стало ему известно, что я приехал в Бухару, то он затаился, объятый страхом и трепетом, ибо он знает, что мне ничего не стоит его поймать.

— Поймать! Это было бы очень хорошо! Но каким способом думаешь ты поймать его?

— Я для этого выжду благоприятного сочетания звёзд Сад-ад-Забих с планетой Юпитером.

— С планетой Юпитером, — повторял эмир. — Это надо запомнить. Знаешь ли, Гуссейн Гуслия, какая мудрая мысль осенила нас сегодня ночью? Мы подумали, что Бахтияра следует прогнать с его должности, а великим визирем поставить тебя.

И надо было падать ниц перед эмиром, восхвалять и благодарить его, а потом объяснять, что сейчас нельзя производить смену визирей, ибо звёзды Сад-ад-Забих не благоприятствуют этому. «Скорее, скорее вырваться отсюда!» — восклицал мысленно Ходжа Насреддин.

Так, поджидая случая, Ходжа Насреддин влачил во дворце безрадостное, тоскливое существование. Его тянуло на базар, в толпу, в чайхану, в дымную харчевню; он отдал бы все эмирские яства за одну миску луковой, жгучей от перца похлёбки из бараньих ног, за жилы и хрящи в базарном, дешёвом плове. Он обменял бы свой парчовый халат на любую рваную ветошь, — только бы вместо славословий и восхвалений услышать простую, безыскусную речь и громкий смех от чистого сердца.

Но судьба продолжала испытывать Ходжу Насреддина и не посылала благоприятного случая. Между тем эмир всё чаще спрашивал, когда же наконец звёзды позволят ему поднять царственной рукой покрывало новой наложницы.

Глава двадцать восьмая